Аркада. Эпизод первый. kamataYan - Вадим Панов

От плотов и галер к грандиозной, полностью автономной машине.

«Что же дальше?»

Ли любил задаваться этим вопросом, но только на досуге, сидя в кресле и размышляя о том, чего нет, но что может быть. Сейчас же мушкетер стоял на пирсе – крохотная букашка рядом с высоченным бортом гиганта, – и наблюдал за тем, как портовый кран неспешно перемещает на судно стандартные контейнеры. Разного цвета, с разными надписями, но одного размера, напоминающие кирпичи, из которых решили сложить игрушечный домик невиданного размера.

Домик, в который поместилось очень много важных, необходимых и просто полезных вещей.

Наблюдать за работой бездушного механизма оказалось скучно, вид работающих людей нравился Ли гораздо больше, но китаец обязан был убедиться, что портовые механизмы не напутают с маркировкой и поставят контейнеры строго в указанном порядке. Пока все шло по плану, но Хаожень не собирался прекращать наблюдение.

– Погрузка завершится через час, – прозвучал в его голове безжизненный голос портового диспетчера. Разумеется, робота.

– Прекрасно, – отозвался Ли. – Когда я смогу выйти в море?

– Компания «Akkerman Ltd.» произвела полную оплату услуг, – после пятисекундной паузы сообщил диспетчер. – Документы оформлены и подтверждены, выход из порта разрешен. Подать буксир по окончании погрузки?

– Подать, – кивнул Хаожень так, словно управляющая портом программа могла его видеть. – И еще: я хочу подняться на борт.

Несмотря на полную роботизацию, на контейнеровозе сохранились и капитанский мостик, и помещения для экипажа, поскольку MSC «Patricia» был построен двадцать лет назад и при модернизации эти помещения законсервировали, но не убрали.

– Лифтовый трап подъедет через час, – ответил диспетчер. – Во время погрузки подниматься на борт запрещено.

Ли вздохнул, но спорить не стал – с роботами это бесполезно.

A2 archive cocaine blues[16]

Синдром преодоленного себя.

Как один из этапов смерти, то есть – полного исчезновения из пространственно-временного континуума песчинки, на имя которой ты отзываешься.

Нет, я говорю не о смене документов.

Собственно, что есть ты? Сгусток говорящего белка, и главное тут слово – «говорящего». Ведь сгустков белка много, говорящие среди них встречаются часто, в том числе – на четырех лапах, с крыльями и даже плавниками, поэтому к понятию «говорящий» нужно добавить «думающий», но думающих сгустков значительно меньше говорящих, поэтому определим проще: ты есть личность. Сочетание мозговых импульсов, иногда хаотичное, но всегда ведущее в тупик. Смерть подобного сгустка можно рассматривать как сочетание двух этапов – гибель собственно сгустка и уничтожение личности. Как правило, этапы взаимосвязаны: пуля в голову приводит к их единовременному наступлению, но при желании личность можно истребить отдельно. И, например, заполнить сгусток другим сочетанием импульсов.

В этом случае счастливчик переживет целых три этапа смерти.

Но об одном из них он ничего не будет помнить.

А если по какой-то причине не забудет, то наступит синдром преодоленного себя.

Ощущение безграничной, темной как ночь пустоты, изредка освежаемой вспышками далеких зарниц: то ли проблесками разума, то ли разрывами последних синоптических пузырьков. Ощущение невозможной свободы, превратившейся в пустоту, а значит, потерявшей смысл.

Вне времени.

Вне памяти.

Вне истории.

Вне всего, что делает тебя человеком.

Нет голосов, и нет мира, нет ничего, а реальность сосредоточена в скользящем по пустоте вопросе: наполнять ее, пока бессмысленную, разумом или выбрать покой безмолвия? Ведь в начале было Слово, и чтобы в пустоте хоть что-то появилось, Слово должно прозвучать вновь. И то, чего еще нет, раздумывает, хочет ли оно стать или усталость сильнее жажды?

Синдром преодоленного себя затягивает в бездну вечного спокойствия, где вопрос перестает тревожить и пустоту, и то, чего еще нет, и преодолеть желание раствориться в обретенном покое неимоверно трудно.

Но не для того, кто безжалостно окислил сам себя в поисках того, о чем лишь догадывался.

///

– Неважно выглядите, доктор Каплан, – участливо произнес А2, поприветствовав вошедшего в палату врача. – Дурная ночь?

– Все в порядке, – рассеянно отозвался Морган. – Спасибо, что спросили.

– Вы кажетесь усталым…

– Нет.

– …рассеянным…

– Я ведь сказал: все в порядке!

– …и нервным, – с превосходно сыгранной оторопью закончил А2.

Получилось именно так, как он планировал: поток настырных и не очень корректных вопросов вывел пребывающего не в своей тарелке доктора из равновесия, заставил сорваться на пациента, и теперь Каплан испытывал чувство вины. Очень нужное чувство для задуманного разговора.

– У меня трудный период, доктор Аккерман, извините, – пробормотал он, снимая и нервным жестом протирая smartverre.

– Если не хотите говорить – я пойму.

– Да… – было видно, что Морган понимает, что разговор необходимо прекращать, но хочет поделиться наболевшим.

И А2 подумал, что для дипломированного психиатра доктор Морган Каплан оказался слишком легкой добычей.

– У вас стрелка на чулках.

– Как я мог не посмотреться в зеркало?! – Морган окончательно растерялся и одернул короткую юбку, безуспешно стараясь прикрыть порванный на бедре чулок.

– Вы врач, доктор Каплан, вы знаете, как быть сильным, и обязательно справитесь с трудным периодом.

– Да, безусловно. – Выражение лица Моргана говорило о том, что несчастный готов разрыдаться, однако он мужественно согласился с заявлением Аккермана и почти вернулся к работе. Почти, потому что Алекс приготовил лечащему врачу еще один удар.

– Тогда давайте поговорим о Беатрис, – предложил он, улыбаясь доктору самой располагающей улыбкой.

– О ком? – растерялся тот.

– О Беатрис, – повторил А2. – Именно так мы условились называть живущую внутри меня девочку.

– Мы договорились звать ее Александрой, – нахмурился Морган.

– Мы назвали ее Беатрис, – на этот раз Алекс великолепно сыграл изумление тем фактом, что лечащий врач не запомнил столь важное имя.

– Доктор Аккерман?

– Доктор Каплан?

Какое-то время собеседники смотрели друг на друга, причем если в глазах А2 читались недоумение и удивление, то взгляд Моргана постепенно наполнился неподдельным ужасом, преодолев который Каплан очень тихо произнес: