Цыганочка, ваш выход! - Анастасия Туманова

– Брата моего жена! Хорошо людей лечит и гадает хорошо!

– Скажи, пожалуйста… – На мгновение товарищ Ванда умолкла, глядя через плечо Симки в окно. – У вашей Меришки и товарища комполка был… роман?

– Чи-и-и-во, товарищ комиссар?.. – жалобно переспросила Симка. – Кто-кто у них был? Никакого-такого Романа я не знаю, и Меришка тоже не знает, вот вам крест истин…

– Тьфу, глупая! – скупо усмехнулась Коржанская. – Я совсем другое имею в виду. Впрочем, ладно, это неважно.

– Раз неважно, зачем спрашивать? – вкрадчиво поинтересовалась Симка. – Ежели ты про что-то паскудное, так вот чтоб мне на своей кишке повеситься, коли было! Меришка – мужняя баба, а товарищ комполка – такой начальник разбольшущий! Ему и вовсе невместно за чужими жёнами стрелять! Да и в таборе такого никто не дозволит! Так что напрасно беспокоишься!

– С чего ты взяла, что я беспокоюсь? – ледяным голосом спросила Коржанская. – Ступай ужинать.

– А погадать?

– Это лишнее.

– Да почему ж? – осмелев, улыбнулась во всю ширь Симка. – Вот я на тебя гляжу и всё про тебя знаю. И кого любишь, знаю, и кого ждёшь, да не дождёшься… Рядом с тобой он ходит, каждый день на тебя смотрит – и, как слепой, не видит ничего. А ты сама ничего не скажешь, пусть хоть сердце твоё угольком сгорит, потому что…

– Боже, какая чушь! – отрывисто сказала Коржанская, поворачиваясь к Симке спиной. – Ступай ужинать. Ночевать приходи сюда. Завтра вставать до рассвета… нет, постой. Подойди, пожалуйста.

Озадаченная Симка послушалась. И замерла, когда Коржанская осторожно, даже нежно взяла её за подбородок и, приподняв девчонке голову, долго смотрела в её испуганное лицо.

– Матка боска… Как же ты на Зосю похожа. Даже возраст почти тот же.

– А Зося – это кто?.. – решилась спросить Симка.

– Неважно. Ступай… Иди-иди.

* * *

Предрассветный Дон спал. В небе, ещё тёмном, таяли звёзды, тонкий серпик месяца падал за холмы. Холодный воздух набегал от реки, полз за воротник рубахи, и Беркуло невольно ёжился. Изредка оглядываясь, он видел в сумраке головы лошадей. Совсем рядом слышалось сопение Глоссика, чуть поодаль, совсем уже невидимые, стояли «казаки». Они ждали здесь, возле спуска к песчаной косе, где широкая дорога сужалась, уже больше часа и за всё это время не обменялись ни словом.

В глубине души Беркуло надеялся, что ничего не получится: красные передумают ехать сегодня в уезд или вовсе не поедут. Напрасно же ждали их вчера и позавчера, Глоссик даже начал бурчать, что дело некозырное и лучше разбегаться до поры. Однако дальше ворчания дело у него не пошло: слишком велик был соблазн огрести побольше золотишка. А Беркуло так и не сумел отбиться от младшего брата, который все эти дни тенью ходил за ним и ныл: «Возьми с собой, хуже не будет…» Мардо, к досаде Беркуло, слышал всё это, усмехался: «Возьми брата, морэ, лишние руки не помеха!» С Илько их становилось шестеро, могло и в самом деле повезти, мальчишка ходил важный и весёлый, но у Беркуло под сердцем колола заноза.

За себя он не боялся. Он уже давно ничего не боялся – с того страшного утра, когда его вывели на расстрел к тюремной стене. Но муторное беспокойство, сосущее душу, не отпускало ни на миг. Он понимал, что дело опасное, что красные, сопровождающие обоз, не хуторские дядьки с обрезами и единственное, что может помочь налетчикам, – внезапность нападения. Если же комиссары быстро опомнятся, им всем конец. И больше всего Беркуло боялся за младшего брата.

Кежа, которая, разумеется, ничего толком не могла знать, все эти дни ходила как в воду опущенная. Вечерами, приготовив ужин, не выходила к костру петь, отсиживаясь в шатре. Беркуло заметил, что она старается даже не приближаться к Мардо, а если этого было не избежать, по лицу Кежи проходила тень. Тот, кажется, этого не замечал, но Беркуло, улучив минуту, спросил невестку:

– Что ты от него шарахаешься? Сказал чего плохого?

– Нет, – коротко сказала она. Помолчав, хрипло попросила: – Не ходи с ним.

– Отчего? – пожал плечами Беркуло, чувствуя, как снова повернулась игла под сердцем.

– Не ходи. У меня душа корчится. – Неожиданно из глаз Кежи выкатились две тяжёлых слезы. – Беркуло, ради бога… Худо будет! Совсем плохо ты задумал! Когда это кишинёвцы в людей стреляли? Когда убивали?! Когда с гаджами дела делали?! Разве отец твой делал так? Дед делал?! Щяворо, откажись, не будет добра!

– Дура! – резко, жёстче, чем хотел, бросил Беркуло. – Спугнёшь счастье, молчи!

Кежа долго ещё с плачем и бранью упрашивала Беркуло, пока он, выйдя из себя, не рявкнул на неё в полный голос. А потом до самой темноты сидел один у шатра, глядя в холодное небо над пожухшей степью и отчётливо понимая, что Кежа права. Но не отказываться же было от дела, после того как уже дал слово. Да ещё потому, что глупой бабе что-то там кажется.

…Задумавшись, Беркуло не заметил, что вокруг уже заметно посветлело, и очень удивился, не увидев рядом с собой Мардо. Тот, впрочем, тут же появился впереди из скрывающих дорогу кустов.

– Ты откуда?

– Тихо… – одними губами сказал Мардо. Его чёрные узкие глаза светились шальной искрой. – Я вперёд ползал. Едут, кажись. Сейчас уж тут будут.

Беркуло кивнул, незаметно вздохнул и… Вот за что он любил эти дела, вот почему не мог жить без них! Как только стало ясно, что стычки не избежать, что с минуты на минуту всё начнётся, – сразу, как не было её, выскочила заноза из сердца, в голове стало горячо и ясно, в горле защекотали, закололи весёлые пузырьки. Теперь уже ничего было не изменить, и рука словно сама собой сжала рукоятку «нагана», впервые за полгода заряженного полностью. Чуть оглянувшись, Беркуло увидел справа широко открытые глаза Илько, и снова по сердцу коротко царапнуло.

– И только попробуй у меня высунуться! – одними губами приказал он. – Чтоб за мной держался! И не дай бог в кого попасть! По коням пали! Слышишь?

Илько кивнул, не сводя взгляда с дороги, и поудобнее перехватил свой обрез.

– Поворачивайте назад, товарищ комполка, – резко сказала Ванда Коржанская, в который раз обернувшись через плечо, к неторопливо ехавшему рядом с телегой Рябченко. – Это совершенно лишнее. Вы вовсе не обязаны лично сопровождать обоз. Это, если хотите знать, военное преступление – бросать свой полк в сложившейся обстановке!

– После переправы поверну, товарищ комиссар, – невозмутимо пообещал Рябченко. – И перестаньте постоянно меня обвинять в военных преступлениях! Я просто провожаю вас через опасное место. Проедем Лысый брод – и я со своими вернусь в Улыцкую.

– Но к чему, не понимаю?

– К тому, что вы ранены, а с нами ещё вот это дитё. – Рябченко кивнул на Симку, которая сидела, поджав под себя ноги, на телеге среди ящиков и с увлечением сосала жёлтый кусок сахара, подаренный кем-то из красноармейцев. Поймав взгляд командира, девчонка широко улыбнулась. Рябченко улыбнулся в ответ, дал коню шпоры и поехал рядом с комиссаром.