В центре Вселенной - Андреас Штайнхёфель

– Ты берешь свои слова назад?

– Какие именно?

– О том, что он поверхностный.

Кэт упрямо вскидывает голову.

– Если он когда-нибудь соизволит проявить себя – не исключено, но надо дожить.

– Белые пятна?

– Я бы сказала, там еще даже Америку не открыли.

Я опускаю голову, и мой взгляд скользит по тусклой глади реки, текущей вяло и теряющейся в серой пустоте, которая медленно поглощает раскинувшуюся под нами долину.

– В отличие от меня, его тебе в поисках истины в угол загнать не удастся.

– Это лишь разжигает интерес, – Кэт засовывает руку в карман и достает что-то, при ближайшем рассмотрении оказывающееся самолетиком из красной бумаги.

– Ты уже был у него дома?

– Нет. Но он спрашивал, не хочу ли я.

– А ты?

– Родителям он ничего не рассказывал, а я не хочу ломать перед ними комедию.

– Возможно, познакомившись с ними, ты придешь к выводу, что это наилучший вариант.

– Он живет на Лисьей тропе, – моя рука делает еле заметный жест в правую сторону, где из серой густоты выступает высокий холм с единственной рассекающей его линией домов. – Мне всегда казалось, что высшее общество достаточно декадентно, чтобы не обращать особого внимания на родственников нетрадиционной ориентации.

– Богатство не равносильно терпимости.

– Зато позволяет терпеть любые неудобства.

– Это кто сказал?

– Это я сказал.

– В самом деле? – негромко усмехается Кэт. – Тогда надеюсь, что мне в жизни страдать не придется вообще. Ибо я на полной мели.

Элегантно вильнув, самолетик со свистом проскальзывает между зубцами стены, какое-то время еще летит прямо и вдруг штопором падает вниз, становясь все меньше и меньше, пока наконец не теряется в кронах деревьев и его красный след не исчезает, поглощенный туманом.

На этой улице и дома, и сады гораздо роскошнее, чем в любой другой части города, но и заборы гораздо выше. Несмотря на это, вид, который открывается с вершины холма на долину, поразителен. Весь город – колышущееся море красной черепицы крыш, Визибл – крошечное, башенками увенчанное пятнышко, приютившееся на самом краю света. До сих пор я забредал сюда лишь однажды, еще будучи неугомонным первооткрывателем, покорявшим залитые солнцем окрестности верхом на своем верном железном скакуне. Если Богу однажды захочется спуститься на землю и поселиться здесь, среди маленьких человечков, то он непременно выберет для этого Лисью тропу, решил я тогда. В глазах ребенка небо в тот день словно укрывало холм балдахином темно-синего шелка. Сегодня это лишь серая, тягостная пелена. На запертом гараже возникает номер дома, который я ищу. Справа от гаража чернеют уходящие вверх ступени извилистой базальтовой лестницы, окаймленной живой изгородью землистого цвета. Перед ней – почтовый ящик и отдельный бокс для газет. Сам дом – уходящее куда-то вниз, за гребень холма, сложной конструкции здание из белоснежного кирпича, – кажется, буквально врастает в откос. За ним – плотная стена деревьев, схваченных бурно разросшимся кустарником. Как, спрашиваю я себя, в таком огромном доме может жить семья не более чем из трех человек? Визибл, конечно, больше, но там мы занимаем лишь ничтожную часть – в большинство комнат Глэсс не заглядывает годами из страха обнаружить потеки на стенах или оголившуюся проводку.

Николас открывает дверь на мой звонок. Синяя рубашка. Он никогда не носит рубашки, только футболки или свитера. Возможно, здесь, в иных кругах, и взгляды на одежду иные. Он улыбается и делает шаг вперед; дверь захлопывается. Не поздоровавшись, он берет меня за руку и тянет за собой.

– Сюда.

Я послушно плетусь следом по огромному, идеально подстриженному газону между островками кустов и клумб, большинство из которых уже укрыты мульчей и еловыми лапами в преддверии первых заморозков. Под ногами брызжет влагой тусклая примятая трава: накануне прошел дождь.

– Куда мы?

– Я познакомлю тебя с мамой.

– А твой отец? Где он?

– По делам за границей.

– Он часто туда ездит?

– Как только представляется возможность. Явно чаще, чем сюда.

Его мать – невероятно худая женщина с черными, как у него, волосами – одета в узкое платье бледно-салатового цвета; на шее ее блестит нить крошечного светло-серебристого жемчуга. Взгляд туманен и обращен в себя, с то размыкающихся, то вновь смыкающихся губ не слетает ни звука; шесть шагов туда и шесть шагов обратно – она говорит сама с собой, туда-сюда, взад и вперед. Мы стоим, оперевшись на живую изгородь, и смотрим на нее сквозь огромное, от пола до потолка, окно, и мне больно и стыдно видеть несчастную, почти безжизненную марионетку, отделенную от нас толстым слоем стекла, но даже при желании я не могу оторвать взгляда.

– Не совсем то, что я себе представлял под словом «познакомить», – почти шепотом говорю я.

Он лишь равнодушно пожимает плечами.

– Это тот рубеж, где она не представляет для нас никакой опасности, – его голос звучит ровно и спокойно, как всегда. – Переходить его не рекомендуется, и я – не исключение.

– Звучит несколько жутковато.

Николас, не расставаясь взглядом с маячащей за стеклом тенью, молча кивает головой в такт ее шагам, будто тоже не в силах отвести глаз от этого мрачного спектакля.

– Твой отец не берет ее с собой, когда уезжает?

– Что он ее, что она его терпеть не может. Когда-нибудь они друг друга поубивают.

– Тебе было бы от этого легче?

Теперь он оборачивается, слегка наморщив лоб.

– Ты задаешь странные вопросы, Фил. Пойдем, дальше есть еще кое-что.

Я снова иду за ним следом, но у меня такое чувство, будто мне не хватает воздуха. Мне никогда не узнать, почему он испытывает такое отвращение к своим родителям: очевидно, что он всякий раз будет уходить от ответа. Даже если его мать и я будем смотреть друг на друга по разные стороны стекла, он будет отгорожен невидимой, прозрачной стеной от нас обоих и от кого угодно.

Мы огибаем дом по проложенным по газону каменным плитам, проходя мимо множества зарешеченных кованым железом окон. На роскошной веранде стоит несколько стульев из тяжелого мореного дерева. В ожидании своих маленьких гостей скучает белоснежная мраморная купальня для птиц, наполненная вчерашней влагой. Позади виднеется одноэтажная пристройка – одна дверь да два окна, – которая когда-то, видимо, была просто сараем. Теперь там живет он сам. Николас достает из кармана ключ, поворачивает его в замке и отступает, пропуская меня.

– Прошу.

Не могу сказать, чего именно я ожидал – наверное, постеров или фотографий на стенах, каких-нибудь атрибутов спортивных команд. Или, наоборот, кубков и медалей по бегу, собранных на различных соревнованиях и расставленных по видным местам под грамотами, развешанными на стенах.