И несть им числа... - Джон Барнс

На этом месте той же зеленой краской был нарисован контур человеческого тела, а на другой стороне валялось старое ведро. Кто-то рисовал эту линию, когда его внезапно сбили с ног. А потом он что — встал и ушел и никогда больше не пытался дорисовать линию? Умер и его куда-то уволокли? Сдох прямо там?

Вокруг моста бушевало что-то, похожее на рыжий огонь, и хотя я по-прежнему ничего не слышал, но ощущал вибрацию от оглушительного рева и топота других людей, бежавших куда-то. Чтобы не коснуться загадочной линии, я перепрыгнул через нее. Все падало и рушилось. В меня кто-то стрелял. Я увернулся, виляя из стороны в сторону, чтобы труднее было попасть, и через несколько секунд уже достиг края моста; там я спрятался за опору и вжался в землю.

Глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз, я вновь принялся разглядывать происходящее. На мосту лежали люди, и я пытался понять, нет ли там тех, за кем нужно сбегать и приволочь в укрытие. Однако они лежали неподвижно — даже не могу сказать, были ли они мертвы, или только притворялись.

Рядом приземлилась Паула, сжимая в руках ружье.

Они выстрелила назад, громко призывая оставшихся бежать, бежать и еще раз бежать, а она их прикроет. Я выдернул из кобуры ее пистолет, перекатился на противоположную сторону и тоже начал отстреливаться, точно не зная, от кого или от чего, просто подумав, что мы можем отвести огонь от товарищей, оставшихся на другом берегу или лежавших прямо на мосту.

Потом я провалился в никуда и больше ничего не помнил.

Странно, что никто другой не построил здесь дом. Возможно, хозяин владел большей частью пляжа, чем я предполагал, но в таком случае разве не получил бы он больше денег, если бы построил еще коттеджей? А места здесь было вдоволь.

Какова бы ни была причина такой изоляции, она в некоторой степени повлияла на наше нежелание возвращаться в дом, несмотря на то что мы всегда понимали: следующим летом или через год на этом месте вырастут километры и километры новых зданий, и старое пристанище уже не сможет служить нам верой и правдой. Насколько я помню, в течение тридцати лет нашего брака мы ездили сюда каждое лето. А может, и дольше. Я вспоминаю, что бывал здесь еще ребенком.

Джефф-почтальон приходил по утрам с запасами провианта и вечерней почтой, в которой обычно были просьбы и задания от нашего хозяина, фирмы «Контек», о которой мы почти ничего не знали. Между визитами Джеффа, дом и пляж были в нашем полном распоряжении. Конечно, мы должны были выполнять текущую работу, но она всегда оказывалась несложной и занимала очень мало времени. Столь скучная и легкая, что на следующий день мы порой и не вспоминали, что работали вчера.

Время от времени мы с Паулой шутили, что самое ужасное в этой работе — полное отсутствие выходных.

Пакеты приходили ежедневно, а в них — работы на пару часов; высылали мы их обратно тоже каждый день вместе со сделанной накануне работой. Не было ни одного дня, чтобы мы не отработали свои два часа, так что в этом смысле выходных действительно не было; однако не бывало и такого, чтобы работа отняла больше двух, крайне редко трех часов плюс-минус полчаса, поэтому мы не слишком переживали. Всегда проверяли, чтобы кружка кофе, заваренная по любимому Джеффом рецепту, была наготове к его приходу.

В океане было не поплавать: вода холодная, а у обрывистого берега сильные волны, везде камни и галька сразу за узкой полоской грязно-серого прибрежного песка. Морской воздух прохладный, почти все время над морем висит туман. Мы могли бы оказаться на любом побережье: мне кажется, что солнце не всегда садится в одном и том же месте, и раз или два я сказал об этом Пауле; однако ни я, ни она не хотели тратить, силы на выяснение этого феномена или ведение записей. Сам дом был теплый и удобный, не слишком большой, чтобы агент по недвижимости назвал его просторным, и не слишком маленький, чтобы быть названным уютным, тщательно ухоженный и в отличном состоянии.

Мы разработали свой собственный способ, чтобы наслаждаться проведенным здесь временем, и редко что-либо меняли. Никогда не вставали до восхода солнца, ибо предпочитали экономить электричество. Перезаряжать пропановый генератор — дорогое удовольствие, и мы хотели, чтобы его хватило на все лето. Паула обычно вставала чуть раньше, как только становилось достаточно светло, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, и раздувала огонь в печи. Хорошая теплоизоляция труб обеспечивала нас достаточным количеством горячей воды, оставшейся с вечера, чтобы можно было налить часть в резервуар и перед тем, как одеться, по-быстрому принять душ. К моменту ее появления после душа огонь уже разгорится и станет уютно и тепло. Она сварит на печке кофе в жестяном кофейнике, процедит его через ситечко, оденется и заберется обратно по лестнице в нашу кровать на чердаке, чтобы меня растормошить.

Тогда настанет моя очередь натягивать одежду, спускаться вниз, чтобы пожарить картошки с луком и беконом. Пока картошка жарится, я взбиваю яйца с петрушкой, помидорами и кусочками консервированной солонины. Как только она подрумянится, я выливаю туда взбитые яйца, все это хорошенько перемешиваю до получения однородной массы и раскладываю по тарелкам. Свою порцию я всегда съедал с вустерским соусом и с табаско, а Паула — с кетчупом, солью и перцем, она говорила, что «так Господь заповедал жителям Среднего Запада на скрижалях, которые Моисей привез из поездки во Флориду».

— А ты разве уроженка Среднего Запада? — спрашивал я.

— Мои родители были. Или их родители. Или я когда-то. Не знаю. В любом случае «завтрак фермера» без кетчупа, соли и перца — не то.

— Может быть, но это «завтрак бродяжки», — не соглашался я, — который я научился готовить от кого-то, кто, в свою очередь, встретил однажды бродягу, который считал, что вустерский соус и табаско совершенно необходимы.

Паула корчила забавную физиономию.

— Могу понять фермеров, которые много едят за завтраком, но почему бродяги? Целый день без продыху ловили поезд, а потом лежали, от того и устали?

Такой разговор, с небольшими изменениями, происходил за завтраком каждый день, а потом наступало время совместной утренней прогулки. Чаще всего по утрам был туман, но хорошо хоть не дождь; мы оба помним те дни, когда светило солнце или шел дождь, но это было довольно давно. Мы заводим будильник и гуляем по берегу, в любом направлении, целых сорок пять минут, пока не придет время возвращаться.

Берег никогда не приедался, даже после стольких лет в нем каждый день появлялось что-нибудь новое. Во-первых, он не обладал никакими отличительными чертами, которые могли бы стать знакомыми. Куда бы мы ни направились, попадали в места, где пляж врезался в море или, наоборот, отступал от него, с широкими мелководьями и полуостровами. Были места с просторным и мягким пляжем; где-то он был узким и крутым; где-то сосны подступали прямо к самой воде. На пляже всегда попадалось что-нибудь интересное: медузы, морские звезды, ракушки, смытые с кораблей предметы, а однажды мы даже наткнулись на мертвого дельфина, хотя это случилось не этим летом. В какую бы сторону мы ни направились, то, поскольку хотели всегда быть готовыми встретить Джеффа, когда он приносил почту — он шел из города, издалека, и мы хотели, чтобы он выпил чашку кофе и что-нибудь съел, — имели в запасе всего полтора часа на прогулку, и поэтому ровно через сорок пять минут приходилось поворачивать обратно.