Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев

И что обращает на себя внимание: ни у одного чиновника Министерства иностранных дел нет таких прогрессирующих от года к году записей в послужном списке о приобретении в различных губерниях Российской империи крепостных душ и пахотных земелек, как у Ивана Сергеевича Мальцова. Одних только крестьян наш тайный советник за каких-то 10–15 лет приобрёл не меньше 30 тысяч! И не мёртвых, как у Чичикова, а самых что ни на есть настоящих, платящих подати и приносивших доход.

Хваткий оказался человечек! Да и немудрено: Мальцов принадлежал к семье миллионера.

Предпринимательская жилка любимчика Нессельроде свела его с товарищем А. С. Пушкина С. А. Соболевским: Мальцов оказался его компаньоном, автором проекта и совладельцем открытой в 1836 году Самсониевской бумагопрядильной фабрики на Выборгской стороне Петербурга. В эти годы Мальцов стал близким другом Соболевского, и когда Сергей Александрович уехал на несколько лет за границу, состоял с ним в переписке. Именно от Мальцова Соболевский узнал о смерти Пушкина. Кстати, Грибоедов выбрал себе в секретари Мальцова по рекомендации Соболевского, который сам отказался ехать в Персию и предложил вместо себя своего товарища.

А дипломатическая карьера Андрея Карловича Амбургера, примерно 1795 или 1796 года рождения, «сына иностранного гостя, вступившаго в вечное подданство России», начатая в одно время с А. С. Грибоедовым и развивавшаяся до тегеранского эпизода параллельно, судя по всему, в 1829 году прервалась, потому что никаких новых записей в его послужном списке после этого не появилось.

«Грибоедов в Персии был совершенно на своём месте… он заменил нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию… не найдётся, может быть, в России человека, столь способного к занятию его места» — такую высокую оценку деятельности Грибоедова дал после его смерти честный Н. Н. Муравьёв (Карский). Это — ответ на те сомнения, которые возникали у самого Александра Сергеевича во время выполнения им своей дипломатической миссии. А работавший в Персии после смерти вазир-мухтара Грибоедова русский дипломат К. К. Боде написал: «Но что в моих глазах ставит Грибоедова даже выше его литературных заслуг, как велики они ни были, это та настойчивость и неустрашимость, с которою он умел поддерживать достоинство русского имени на Востоке».

Золотые слова, которые должны помнить русские дипломаты всех времён и эпох.

Со стороны и на расстоянии времени всегда видится лучше.

Наш знакомый С. В. Чиркин и его товарищ С. П. Олферьев в 1903 году прибыли в Тегеран, где должны были работать в императорской миссии в качестве студентов, то есть стажёров. В начале XX столетия императорская миссия России в Тегеране, старейшая в Персии, всё ещё располагалась в старой части города в самой сердцевине базара и занимала целый квартал с обветшавшими постройками за стеной с неприглядными серыми воротами. Канцелярия, квартиры посланника и дипломатов располагались в старом П-образном здании в глубине большого двора. К дому примыкал большой сад, в котором находился флигель с квартирой второго секретаря. Казачий конвой размещался в отдельном помещении за главным зданием.

Стажёры получили на двоих квартиру из трёх комнат (две спальные и гостиная) и каждый по слуге-персу. Чиркину за два тумана или четыре рубля в месяц достался рябой симпатичный парень Ибрагим, у которого был один большой недостаток — от него пахло чесноком, но зато с ним можно было сколько угодно практиковаться в устном персидском языке. Как было принято, новички, устроившись на квартире, должны были предстать перед своим начальником.

Дипломаты знают, что в каждом посольстве и консульстве работают личности, выделяющиеся из общей среды чем-либо экстравагантным, необычным. Нередко такой личностью становился посол или посланник.

Посланником в Тегеране в это время был Пётр Михайлович Власов[83], донской казак, выпускник Учебного отделения восточных языков, в прошлом генконсул в Мешхеде, специальный эмиссар в Абиссинии, министр-резидент в Черногории. Карьера его, по словам Чиркина, свидетельствовала если не об исключительных дарованиях, то, во всяком случае, об энергии, большой трудоспособности и умении выполнять задания Певческого Моста. Это был невысокий брюнет 55 лет от роду, с седеющими редкими и приглаженными на прямой пробор волосами, с маленькой бородкой и нервным желчным лицом.

В своём доме П. М. Власов придерживался английского режима, согласно которому дипломаты-холостяки должны были у него завтракать и обедать. Этот режим, так не вязавшийся с его казачьим происхождением, был введён его покойной женой-англичанкой ещё во время его службы в Мешхеде и так понравился ему, что сесть за его обеденный стол в иной одежде, кроме смокинга или фрака, было просто невозможно.

Чиркина и его товарища-стажёра, после того как они привели себя в порядок после дороги, пригласили на обед к посланнику. Поскольку их багаж со смокингами ещё не прибыл, возникло затруднение: где их взять? Отказаться от обеда, по мнению второго драгомана миссии Н. П. Никольского, было бы ещё более неприемлемым вариантом. С трудом договорились с Власовым, что в виде исключения он разрешит студентам появиться за столом в вицмундирах — согласно министерской традиции.

Обеду предшествовал приём стажёров в кабинете посланника.

Первым делом Власов поинтересовался о почерках вновь прибывших дипломатов. Выяснилось, что его депеши отправлялись в Центр всё ещё в рукописном виде, хотя пишущие машинки вошли в это время в министерстве во всеобщее употребление. (Забегая вперёд скажем, что почерк Чиркина на его беду был признан более-менее «пассабельным», в то время как мелкая и небрежная вязь его товарища Олферьева оказалась полностью непригодной: не мог же государь император читать депеши из Тегерана с лупой! Но лучше всех почерк оказался у самого посланника. Кстати, прибывшего в Тегеран ещё одного стажёра миссии, В. А. Петрова, от переписывания депеш посланника освободили, а сразу приставили к настоящей работе. Причины были тривиальные: во-первых, он окончил Императорское училище правоведения и в смысле «дипломатии» приравнивался к александровским лицеистам, а во-вторых, он был сыном генконсула в Тавризе, сослуживца и приятеля Власова.)

…После получасовой ознакомительной беседы в кабинет вошёл метрдотель Власова, некто Понэ — полный и представительный мужчина в смокинге неопределённой национальности, — и провозгласил, что «кушать подано».

Стажёры прошли в столовую, где на отдельном столике обнаружили графинчик с водкой и лёгкую закуску. На первый раз они благоразумно сочли целесообразным от водки уклониться и сели прямо за стол. Посланник тоже не пил, он молча посидел за непритязательным обедом из четырёх блюд, а потом предложил гостям пройти в бильярдную, где выпил кофе и распрощался. Выяснилось, что посланник к месту и не к месту употреблял местоимение «этот», что делало его рассказ тяжёлым испытанием для смешливых студентов. Осмелевший со временем Олферьев при каждом таком словечке подмигивал Чиркину, а тот с трудом сдерживал смех.