Рубеж - Андрей Дышев

– Ну, как ты, Володя? – спросил он, опустившись на колено рядом с ним. – Как чувствуешь?

Уголки его рта чуть дрогнули, и Читаев понял, что Владимир хочет улыбнуться. Потом он, не поднимая руки, показал большой палец. Сергей почувствовал, как к горлу подступил комок. Он попытался сглотнуть его, но не получилось.

– Мальчик… – едва слышно прошептал Владимир.

– Что – мальчик? – не сразу сообразил Читаев. Потом понял, заторопился: – С мальчиком все в порядке, мать его забрала, ты молодец, Володя… Только ты поправляйся, слышишь меня, не хандри, врач сказал, что все будет хорошо.

Он продолжал говорить, но Хижняк закрыл глаза, Сергей продолжал все так же торопливо ободрять, обнадеживать, как будто именно от этого сейчас зависело все. Он замолчал, когда понял, что Владимир снова впал в забытье. Но через несколько минут Хижняк снова открыл глаза. Сергей с готовностью наклонился к нему.

– Скажи Нине…

Сергей кивнул и продолжал ждать, но Владимир молчал, глядя прямо перед собой. Сергей взглянул в его зрачки, в них уже ничего не отражалось, взгляд был нацелен куда-то далеко, и он понял, что Хижняк вряд ли сейчас видит его, стеклянную дверь палаты и вообще что-нибудь. «Он умрет», – с внезапной уверенностью подумал Читаев, и от этой мысли ему стало тошно.

Хижняк умер через час, больше не приходя в сознание. Сначала пошла горлом кровь, оставляя алую узкую полоску от уголка рта до подушки, потом он вздрогнул и затих.

Сергей понял, шагнул, не чувствуя ног, к окну. Он не помнил, сколько так стоял, пока чьи-то крепкие руки не опустились ему на плечи, мягко и настойчиво повернули его к выходу. Он подчинился, теперь было все равно. Хижняка, а точнее, то, что им было, покрыли с головой простыней и, кажется, собирались куда-то увозить.

Хирург вывел Читаева на крыльцо, достал сигареты, дал и ему. Сергей украдкой вытер слезы, взял предложенную сигарету. Хорошо, что было уже темно. Дул все тот же ветер пополам с пылью, все то же небо в крупной звездной крошке плыло в разрывах туч. Все было то же. Только всего этого уже не видел Хижняк.

– Не холодно? – равнодушно спросил Читаев у хирурга, который стоял в одной безрукавке. Руки у хирурга были крепкие, белые, поросшие густыми черными волосами.

– Нет.

– Операцию вы делали?

– Я, – ответил он.

Читаев кивнул головой и крепко затянулся сигаретой. Хирург расценил его вопрос по-своему.

– Есть случаи, в которых медицина, к сожалению, бессильна.

– Я просто спросил…

– Полгода назад я потерял друга. Он выезжал в кишлаки – лечил афганцев. Душманы застрелили его прямо среди бела дня, во время приема больных. Умер на том самом месте, где и твой товарищ.

«Вы оперировали?» – хотел спросить Читаев, но передумал. Вдруг опять не так поймет.

– Пойду… – Читаев протянул руку. Хирург сильно сжал ее.

– Крепись, парень…

Через день в батальоне появился новый лейтенант. Воронцов вызвал Читаева в штаб и представил новоприбывшего:

– Вот, Читаев, знакомься: товарищ Петров. Прибыл к вам из Прикарпатского округа. Назначен замполитом в вашу роту.

Читаев хмуро глянул на лейтенанта, буркнул свою фамилию и вяло пожал руку.

– Давно здесь служишь? – поинтересовался лейтенант, когда они вышли.

– Второй год.

– Я слышал, что моего предшественника убили? – спросил Петров таким тоном, будто хотел показать, что это его совсем не пугало.

– Если слышали, то зачем спрашивать? – отрубил Читаев, почему-то вдруг ни с того ни с сего обозлившись на обращение на «ты», хотя раньше никогда не обращал на подобное внимание. Ему сразу не понравился этот высокий чернявый лейтенант с длинной шеей над аккуратно подшитым подворотничком. Не понравился уже потому, что Хижняка еще не успели похоронить, да что там похоронить – даже проститься с телом, перед тем как отправить его в Союз, а тут нате вам: прибыл совсем другой человек, занял место, как будто Хижняка и в помине не было в роте. Эта поспешность больно кольнула Читаева, хотя он и понимал, что лейтенант наверняка планировался на какое-то другое место, на совсем другую работу, а кто-то, может быть, Тубол, распорядился направить его именно к ним. И в этом был резон, потому что Сахно еще лечился в госпитале, командир третьего взвода находился в отпуске после желтухи, и офицеров в роте, таким образом, оставалось всего лишь двое: он да Водовозов.

Когда пришли в модуль, Водовозов чинно представился, затем, даже не дав лейтенанту разложить чемоданы, потащил за рукав к карте Афганистана, висевшей на стене, и, вооружившись линейкой вместо указки, стал разъяснять «военно-политическую и оперативно-стратегическую обстановку в Демократической Республике Афганистан». Лейтенант сначала слушал серьезно, не замечая или не желая замечать, что Водовозов куражится, но потом, когда тот, нимало не смущаясь, заявил, что ночью в отхожее место надо выходить только с оружием, так как по территории городка бродят душманы, пунцово покраснел и недоуменно посмотрел на Читаева.

– Ладно, кончай дурака валять. – Читаев, до этого молча наблюдавший, резко поднялся с койки.

Они как будто с ума посходили, когда умер Володя. Все валилось из рук, в голову лезла всякая чепуха, и разговоры сводились все к нему и к нему – погибшему Володьке Хижняку. «Нельзя же так. Ведь этот длинношеий лейтенант не виноват в том, что его направили именно сейчас и именно в нашу роту».

– Тебя как звать-то? – спросил Читаев как можно мягче.

– Иван.

– Хорошо, Ваня. Располагайся пока. Твоя койка будет эта. – Читаев показал на заправленную койку Хижняка. – Сегодня отдыхай. А завтра – за дело. Останешься один в роте. А мы с Алексеем поедем на вручение Вымпела министра обороны. Но это – до обеда. Потом вернемся сюда. Какие вопросы будут по службе – не стесняйся, спрашивай. Ну а все остальное – сам поймешь.

Петров признательно кивнул. …После торжественной церемонии Воронцов подошел к Читаеву, взял его за локоть.

– Завтра прощаемся с Хижняком. Тело привезут в батальон. Потом – на аэродром. Кто-то из вас, ты или Водовозов – решайте сами, – должен отправиться сопровождающим. Знаю, у тебя уже просрочен отпуск, поэтому пусть поедет Водовозов.

– Поеду я, – не раздумывая, сказал Читаев. – Хижняк был мой друг. А отпуск тут ни при чем.

– Хорошо. Значит, ты. – Комбат сразу согласился, видно, ждал именно такого ответа.

На похороны Воронцов построил батальон, назначил почетный караул и почетный эскорт. Сам выступил первым, говорил долго, с трудом подбирая слова и делая большие паузы. Читаев выступать не стал. Сказал, что не сможет.

Всю дорогу туда он сдерживал слезы и думал о Хижняке. Он вспомнил последний нелепый спор и свои обжигающие несправедливые слова. «Хижняк своей смертью сказал то, что не сказал при жизни. Наивный романтик войны…»