Last secret - Алекс Джиллиан

– Я больше не хочу… – бормочет Лиса, чувствуя, что тело снова ее предает, собираясь в очередное путешествие по лабиринтам наслаждения.

– Очень хочешь, маленькая обманщица, – хрипло говорю я, усиливая толчки. Убираю руку от ее промежности, хаотично пытаясь нащупать на простыне шелковую ленту. Некоторые атрибуты, все-таки, пригодятся сегодня.

– Готова полетать, Кальмия? – спрашиваю я. Привычным образом встряхиваю ленту и разворачиваю по всей длине. Круговое движение бедрами и мощный толчок вызывают у Алисии пронзительный стон. – Расслабься. И ничего не бойся, – добавляю уверенно, прежде, чем накинуть шелковую полоску Лисе на шею. Оборачиваю один раз, прежде чем она успевает понять, что случилось, и оба конца ленты наматываю на ладонь, но не натягиваю, чтобы не напугать девушку раньше времени. Движения становятся все сильнее и жестче, Лиса стонет, не в силах больше сдерживаться. Как и я. Хриплое рычание срывается с губ, когда она снова сжимает меня, посылая по телу болезненную волну горячего удовольствия.

Она вздрагивает в преддверии оргазма. Каждой вздувшейся веной ощущаю бархатистые тиски, вбиваясь в них с остервенелой скоростью. Изогнувшись, Лиса вскрикивает, и ее упругая попка начинает подрагивать, и в этот момент я резко натягиваю концы ленты, отводя руки назад и продолжая толкаться с сокращающееся лоно. Спина покрывается липким потом от напряжения в натянутых мышцах. Сквозь пелену надвигающегося мощного экстаза, наблюдаю, как конвульсивно вздрагивает ее тело, в отчаянной попытке к сопротивлению. Натягиваю ленту еще сильнее, и вскрикиваю от жесткого удовольствия, когда ее мышцы сжимаются вокруг моей плоти. Ослабевшие пальцы девушки отпускают изголовье, и она безвольно падает лицом вниз, теряя сознание. В моих глазах темнеет, когда сметающее остатки контроля удовольствие достигает своего пика, и я с грудным рыком кончаю в содрогающееся в мучительном экстазе тело, продолжая натягивать ленту на горле Лисы до самой последней судороги.

Не давая себе ни единой секунды на передышку, я резко, но бережно переворачиваю Лису на спину, всматриваясь в запрокинутое бледное лицо. Оно кажется безмятежным, расслабленным, почти счастливым. Но если я продолжу любоваться ею, Лиса никогда не проснется. Резко нажимаю ладонями на грудную клетку и вдыхаю воздух в приоткрытые губы. Несколько раз повторяю реанимационные действия и хлопаю по щекам, приводя Лису в чувство.

Когда она открывает глаза, я обессиленно вытягиваюсь рядом, притягивая к себе ослабевшее, вздрагивающее тело. Она начинает тихо всхлипывать, а потом рыдать в голос, прижимаясь щекой в моей груди. Я успокаивающими движениями глажу ее спину, зарываясь пальцами в спутавшиеся локоны, ощущая отголоски пережитого экстаза в каждой мышце своего тела. Если она и раньше считала, что я безумен, несложно будет догадаться, каким неандертальцем Лиса считает меня теперь. Если бы я верил, что, хотя бы один шанс для нас двоих существует, то заставил бы ее передумать, но я знаю, что такого шанса нет и быть не может.

– Что ты чувствуешь, Лиса? – спрашиваю я, когда она затихает в моих объятиях. Ее ладонь рассеянно блуждает по моему плечу.

– Что сошла с ума, – отвечает мне ее осипший безжизненный голос. – И мне кажется, что мы делали это не второй раз, Рэнделл.

– Нет. Не второй, Лиса, – киваю я, лаская кончиками пальцев ее спину. – Когда ты проснешься утром, Лиса, все изменится, – произношу я, отправляя ее мысленно к тому моменту, когда эта фраза была сказана.

Алисия

Пять лет назад

«Мы приходим в этот мир обнаженными. И будет справедливо, если и уходить будем такими же. С открытой душой. Ничего не скрывая. Богу все равно. Одеты мы или обнажены.

Я подхожу к окну и распахиваю его настежь. Встав на самый край, смотрю на крошечных людей и машины, мелькающие внизу. А потом закрываю глаза.

Я не понимаю, что происходит. Только что я стояла на подоконнике с твердым намерением уйти из жизни, броситься вниз и защитить свою душу от обжигающей боли. И вот я лежу на кровати лицо к лицу с человеком, который не дал мне упасть, но он именно тот, кто подтолкнул к принятию такого решения. Я смутно помню, как кричала и билась в истерике, когда он стащил меня с подоконника. Как пыталась ударить его посильнее, а потом выдохлась и, кажется, потеряла сознание, или просто какой-то период острого помешательства стерся из моей памяти.

А сейчас мы лежим лицом к лицу, зеркально повторяя позу друг друга, я смотрю в его непроницаемые глаза. Его зрачки кажутся неестественно широкими, и я теряюсь в них… или пытаюсь найти спасение. Это слишком больно, почти невыносимо. Я опускаю ресницы, чувствуя, как горит мое сердце. Слезы ручьем льются из-под сомкнутых век… Меня не волнует, что я абсолютно обнажена и не интересует откуда он взялся, не позволив мне сделать последний шаг. Несколько секунд, и все было бы кончено. Я приняла решение, чувствовал себя уверенной и свободной. Зачем он меня остановил? Я никогда не смогу угадать, а он не скажет правду.

И в то же время спасенная душа постепенно поднимает переломанные крылья, она хочет жить. Возможно, я ждала спасения, хотела, чтобы мне не позволили упасть. Мой организм по-прежнему находится в шоковом состоянии. Я трясусь, как в ознобе, но он не делает ни единой попытки согреть меня, или хотя бы прикрыть мое тело одеждой или пледом. Время скручивается в спирали, то замедляясь, то двигаясь скачками, и я хватаюсь за реальность из последних сил, чтобы окончательно не сойти с ума. Мой разум близок к полному разрушению. Я вряд ли способна контролировать свои действия, свое собственное тело и разум. Я могла быть мертва сейчас, могла лежать там… внизу на асфальте и вокруг моего окровавленного разбитого тела собралась бы толпа зевак. Они бы строили догадки и предположения до тех пор. Пока полиции не разогнала бы их. Меня поместили бы в пластиковый мешок и увезли в морг. И все бы закончилось. Навсегда.

Едва ли отдавая отчет собственным действиям, я протягиваю руку и зарываюсь в его волосы, перебирая между пальцами жесткие пряди. Он не пытается остановить меня и не отстраняется сам. Ни один мускул не дрогает на безупречном лице. Все тот же пронизывающий взгляд, который словно поглощает остатки моей воли или, напротив, возвращает мне то, что забрал… Мои чувства слишком хаотичны, чтобы правильно идентифицировать их сейчас. Если бы он позволил понять его… хотя бы частично. Что ты сделал со мной, Рэнделл? Во что ты меня превратил?

– Когда ты проснешься утром, Лиса, все изменится, – я слышу его тихий, размеренный голос, который обволакивает меня со всех сторон. – Боль уйдет. Ты забудешь обо всем, что тебя терзает. Ничего не останется, кроме желания жить. Я тебе обещаю, Лиса. Ты будешь счастлива.

Я закрываю глаза, ощущая, как постепенно тепло возвращается в оледеневшие конечности. Он говорит что-то еще, но я не разбираю слов. Тяжесть, которая до этого момента согревала мое тело, медленно исчезает, оставляя место готовому ощущению, близкому к эйфории. Я расслабляю онемевшие мышцы, и с каждым новым словом Рэнделла чувствую себя все более невесомой, легкой. Он протягивает руку и осторожно, едва ощутимо касается моей шеи, и, как ни странно, его прикосновение успокаивает, возвращая мне тепло и способность дышать. Мне хочется раствориться в этом ощущении и уплыть в объятия сна, которые раскрываются для моего измученного сознания, предлагая свое надежное исцеляющее убежище. Пальцы Рэнделла дотрагиваются до синяков на моей шее, оставленных другим мужчиной, он стирает мои слезы с щек и смотрит на меня так, словно я и моя жизнь имеют для него значение. И этот его взгляд возвращает воспоминание об испытанной боли, пронзая сердце словно острием ножа. Знакомые импульсы пронизывают кожу в тех местах, где ее касаются его пальцы. Горячие, сильные, властные, беспощадные. Они могут быть нежными, могут дарить наслаждение и причинять боль. Я распахиваю глаза шире, потрясенно глядя на него.