Верка - Анатолий Изотов

– Спасибо, я не забуду этого благородного порыва…

Их диалог прервал Ференц предложением снова сесть за стол. Компания продолжила пир, вино быстро таяло, словно испарялось, а на месте опустошенных бутылок откуда-то появлялись новые, наполненные сосуды. Изрядно захмелевшие венгры все чаще переходили на свой язык, но это не мешало их тесному общению с Веркой. А она, несмотря на залповые дозы алкоголя, не теряла самоконтроля и не выпускала из поля зрения правую руку Зузы, тянувшуюся в порыве дискуссий к «парабеллуму». Далеко за полночь Зуза начала зевать, потом не выдержала и предложила часик поспать, чтобы встать в шесть часов утра. Верка отвела ее в спальню, а когда вернулась в зал, обнаружила, что Рудольф и Ференц мирно похрапывают, улегшись прямо на ковре, а Антал дремлет, сидя в кресле. Ей ничего не оставалось, как завести будильник на нужное время и попробовать лечь рядом с Зузой, умудрившейся развернуться поперек кровати. Она попыталась отодвинуть ноги спящей, та проснулась, подвинулась к стенке, ощупала, на месте ли пистолет, и промычала сонным голосом:

– Ложись рядышком, дорогая Вера, я всегда мечтала о такой подруге, как ты: надежной, сильной, красивой и умной. А еще ты – отважная, отчаянная и проницательная женщина: ты правильно поняла меня, когда так пристально смотрела на мое оружие, потому что я пришла шлепнуть тебя. Не догадываешься, за что?

– Нет! – спокойно ответила Верка, потому что не верила, чтобы ее, как разведчицу, в чем-то заподозрили венгры, или еще хуже – предали свои.

– А мне есть за что отправить тебя на тот свет!

– Разве за то, что я – подданная Советского Союза?

– Хватит играть! Я вычислила тебя в полногрудой цыганке, сидевшей на облучке рядом с возницей в ночь на двадцать седьмое октября. Правда, это удалось сделать задним числом, а тогда мне и в голову не пришло, что какая-то русская виноделица сорвет решение Революционного Совета Венгрии взять в заложники советских школьников. Я должна допросить тебя, выведать, кто есть ты и кто из венгров помогал тебе, чтобы свершить правосудие: их предать нашему суду, а тебя пустить в расход.

– Ференц – твой подручный? – спросила Верка, невольно оттягивая час своей смерти.

– Союзник по борьбе за свободу и независимость Венгрии. Что, боишься быть приконченной в присутствии свидетеля? Или тебе хочется умереть вместе с Анталом?

– А его-то за что?

– Нет, Антал ни при чем, по крайней мере, у него есть солидное алиби: ту ночь он провел у второго секретаря кружка Петёфи. Судя по всему, цыгане, участвующие в похищении школьников, были подкуплены работниками советского посольства, значит, ты – не простой консультант-виноградарь, а советская шпионка, принимавшая непосредственное участие в этой акции. Мне дано право расстрелять тебя или привести на суд революционного трибунала, так что выбирай сама!

Верка не раз стояла на волосок от смерти и, по сути, смерти не боялась. Но тогда она была молодой и бездетной, а сейчас у нее был любимый мужчина и малолетний сын, и при мысли, что один овдовеет, так и не женившись на ней, а другой останется сиротой, у нее холодело сердце. Никогда ей не хотелось так жить, как сейчас! Это желание заставляло мысли бешено метаться по лабиринтам каких-то тайников, в которых был спрятан вариант ее спасения. Она сразу по приезде Зузы почувствовала, что та играет с ней в кошки-мышки, однако до сего момента не верила в свою реальную гибель. Теперь же «дама с косой» находилась в полуметре от нее, сжимая в руке безотказный «парабеллум». Первое, что пришло ей в голову, так это – обезоружить воинственную мадьярку. Она вспомнила, как учил ее Семен выбивать пистолет из руки, наведшей его на тебя: «Сначала надо незаметным движением чуть подать туловище, скажем, вправо, чтобы отклониться от дула, проходящего перпендикулярно твоей груди, потом постараться обескуражить противника, например, сообщением, что сейчас тебя вырвет от страха, и тем расслабить его внимание, потом резко ударить по кисти со стороны максимального отклонения дула, то есть слева, и одновременно отвести влево туловище. Далее следует применить прием захвата и заломления руки»… Когда-то Верка в совершенстве освоила это наставление, что не раз выручало ее из беды. Она уже приготовилась к бою, но в последний момент что-то удержало ее от решительного шага.

Вдруг Верка сообразила: Зуза строит легенду о ней как о шпионке лишь на основании того, что вычислила в ней «полногрудую цыганку», значит, она толком ничего не знает о ее миссии разведчицы. Вряд ли Зуза притворялась, но это, похоже, было ее единственным обвинением, все остальное «притягивалось за уши». «Ну что ж, – подумала Верка, – это дает хоть какой-то шанс на спасение, и грех его не использовать!»

– Не знаю, о какой цыганке ты говоришь, а вот с заложниками советских детей ты перегнула палку. Можешь в меня стрелять, только я, мать, не смогу тебе простить этого даже на том свете! Я была на митинге двадцать третьего октября и была уверена в справедливости вашей революции, по крайней мере, мне были понятны требования, которые вы выдвинули своему руководству. Но, если именем этой самой революции ты собираешься поставить под пули школьников, то ты – преступница, а твоя революция – не более чем кровавый дебош!

– Ого! Из тебя вышел бы неплохой оратор! – ехидно ответила на Веркину тираду Зуза.

– Я это знаю и продолжу! Так вот, ты готова свершить детоубийство и другое, не менее чудовищное преступление: по первому подозрению казнить невиновного человека, либо передать его под трибунал, что равносильно расстрелу. Выходит, во имя того, чтобы стать безнаказанными палачами, ты и твои подручные прикрываетесь революцией, красивыми лозунгами, светлыми идеями, международными организациями, церковью и прочим! Тебе не будет прощения не только от моей души, но и от собственного раскаяния, не то что от Всевышнего. А по большому счету я вообще не боюсь смерти, так что «пли!»

Зуза нарочито рассмеялась, но не стала наводить на Верку пистолет и спросила:

– Если ты не наш враг, то почему тебя понесло срывать планы Революционного Совета? Я еще не убила ни одного человека и стреляла из «парабеллума» всего-то пять раз, но я готова выпустить полную обойму во врага революции.

– Я не знаю, о срыве какого плана идет речь, но если кто-то, похожий на меня, помог предотвратить теракт, направленный против детей, то я горжусь этим человеком, этой женщиной!

– Какие громкие слова! Тебе известно, сколько погибло венгерских детей в период уличных боев, когда мы оборонялись от советских оккупантов?

– Не знаю, но нетрудно догадаться, что гибли и дети, потому что я видела руины пожарищ на улице Юлей. Только я могу тебя заверить, что никто не намеревался специально приносить в жертву детей.

– Чушь собачья! Горе матери не смягчит сознание того, что ее ребенок погиб от пули, выпущенной в него ненамеренно.

– Да, ты права. Но эта общая беда взрослых людей, которые не могут уберечь детей от своих взрослых игр, несущих порой смерть. Я же восхищаюсь женщиной, спасшей, по твоим словам, жизни школьников от их преднамеренного убийства.