Легион хаоса - Вольфганг Хольбайн

* * *

— Ну хватит. Мне совершенно все равно, какие у вас причины скрытничать, Крейвен. То, что случилось здесь, уже слишком. Я хочу знать, что за игра тут ведется. Немедленно и со всеми подробностями.

Глаза Торнхилла смотрели на меня холодно, и внутренний голос мне подсказывал, что он не шутил. Один из охранников поднял его прямо с постели и привез сюда ко мне. Торнхилл молча выслушал все, что ему мог рассказать рыжеволосый охранник, потом, недолго думая, выпроводил из камеры всех, кроме меня и рыжего, закрыл дверь и начал говорить.

Он говорил о многом, и ничего из его речи мне не понравилось. Несколько раз прозвучали слова “сумасшедший дом”, “пожизненно” и многое другое.

— Мне нужно к Рольфу, — тихо сказал я, не поднимая глаз. — Пожалуйста, Торнхилл, пустите меня к нему. Я не возражаю. Вы можете заковать меня в кандалы, но я должен попасть к нему.

— Нет, — тихо, но твердо сказал Торнхилл. — Нет, пока вы не расскажете.

— Вы мне не поверите, — возразил я.

— Верить? — Торнхилл вздохнул. — Вам еще надо многому учиться, молодой друг, — сказал он, и его голос прозвучал неожиданно мягко. — Например, тому, что полицейский принципиально ничему не верит, а руководствуется лишь фактами. — Он покачал головой, прислонился к двери камеры и поочередно бросал взгляды то на меня, то на рыжего полицейского, который с несчастным видом сидел на краю моих нар.

— Расскажите еще раз, Девон, — сказал Торнхилл. — Что здесь произошло?

Девон с трудом поднял голову. Казалось, что слова Торнхилла вывели его из транса. Его взгляд блуждал.

— Я… сам точно не знаю, — сказал он жалобным голосом. — Крейвен закричал, и тут возник этот голос.

— Его голос?

— Нет, — ответил Девон, поколебавшись, и очень неуверенно. — Я… думаю, нет. Я уверен, что это был не его голос. Он смеялся и… и что-то прошептал. Что-то… — Он запнулся, снова уставился в пол и беспомощно развел руками.

— “Мы доберемся до тебя, Роберт”, — сказал я. Голова Девона дернулась. Его глаза расширились.

— Да, — прошептал он. — Вы… тоже слышали его?

На этот раз я чуть не рассмеялся.

— Дальше, — быстро сказал Торнхилл, и Девон продолжил:

— Когда я вошел в камеру, здесь был этот свет и… — Он снова запнулся, нервно улыбнулся и бросил на меня вопрошающий взгляд. — И привидение, — выдавил он из себя наконец. Я почувствовал, как трудно ему было произнести это слово.

Странно, но Торнхилл остался совершенно спокоен. Он и бровью не повел и тогда, когда Девон рассказывал свою историю в первый раз.

— Оно… схватило меня, — продолжал полицейский, немного помолчав. — И потом… потом что-то случилось со мной. Я… я не знаю, что это было. Я… это было… это было, как… как будто что-то высасывалось из меня. Как… — Его голос дрогнул, готовый сорваться. Он несколько раз глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться и, запинаясь, медленно продолжал: — Казалось, как будто меня пожирают изнутри. Я не могу это описать иначе. Потом Крейвен вытолкнул меня в коридор — это все, что я помню.

Он замолчал, Торнхилл тоже не произнес ни слова. Потом он улыбнулся, отошел от двери и бросил на Девона ободряющий взгляд.

— Ну хорошо, Девон. Идите домой и отдохните. Я скажу капитану, что у вас до конца недели оплачиваемый отпуск по болезни, и — никому ни слова, понятно?

Девон кивнул, вскочил и почти бегом покинул камеру. Торнхилл снова закрыл за ним дверь.

— А теперь я хочу услышать конец этой истории, — сказал он, обращаясь ко мне.

— Даже если он будет звучать еще более странно, чем то, что вы уже слышали? — спросил я.

Торнхилл жестко рассмеялся.

— Я же вам уже однажды говорил, Крейвен, что принципиально ничему не верю, — сказал он. — Но я также принципиально считаю, что нет ничего невозможного, если, конечно, мне не докажут обратное. Что касается истории Девона — я не верю, что на него напало привидение. Но я также знаю, что он не высосал эту историю из пальца, чтобы поважничать. Что случилось в действительности?

— Я знаю не больше вашего, — ответил я подавленно. — И это правда, Торнхилл. Я только знаю, что кто-то преследует меня, кто-то или лучше сказать — что-то.

— И что же такое это… что-то? — спросил он с ударением на последнем слове. — Наверняка не дух вашей покойной бабушки, который никак не успокоится, ведь так?

Я посмотрел на него, плотно сжал губы и ничего не ответил. Лицо Торнхилла помрачнело, и я чувствовал, что его терпение на пределе.

И потом я сделал то, что не делал никогда прежде в моей жизни и даже не подозревал, что это мне удастся.

И что я никогда больше не должен буду делать в моей жизни.

Я встал, поднял руку и протянул ее Торнхиллу.

— Идите сюда, — сказал я.

Торнхилл заколебался, его взгляд ощупал мою руку, словно он боялся, что она в любой момент может превратиться в змею. Потом он покинул свое место у двери, подошел ко мне и нерешительно коснулся моих пальцев.

Я схватил его руку, и он не успел даже вскрикнуть от испуга. Мои пальцы изо всех сил сомкнулись вокруг его и сжали их.

И в первый раз в своей жизни я в полном объеме использовал силу, которую унаследовал от своего отца.

Это было ужасно.

Моя душа — часть моей души, что-то, о чем я до сих пор даже и не подозревал, что-то темное и мрачное, что словно лава поднялось с самого дна моей души, — прикоснулась к его душе, одним ударом смела барьеры, которые защищают человеческое сознание от безумия и гибели.

На одно мгновение, одно страшное, бесконечное мгновение, может быть, не дольше чем на миллионную долю секунды, мы стали одним целым. Это было не так, как я себе представлял. Я не читал его мысли и не передавал ему знания — я был Торнхиллом. Его жизнь, все богатство его личного опыта и информация, которая хранилась в миллионах извилин его мозга, внезапно оказалась во мне.

Я помнил каждую секунду его жизни, каждый триумф, каждое поражение, каждый разговор, каждый позор и каждую неприятность, каждую крупицу знаний, накопленных им, за одну миллионную долю секунды я прожил пять десятилетий и теперь многое знал.

А он стал мной. Выражение ужаса в его глазах подсказало мне, что это было именно так, что он переживал то же самое, что он стал Робертом Крейвеном, сыном колдуна, переживал мою юность, мою жизнь вора в трущобах Нью-Йорка, чувствовал мой страх, когда узнал, кто я, мой неописуемый ужас, когда я понял, что кроме нашего мира существует второй, более страшный мир, чувствовал мою беспомощность… Наши руки разъединились. Я пошатнулся, опустился на нары и закрыл лицо руками, а Торнхилл продолжал стоять в оцепенении и смотрел на меня расширенными от ужаса глазами.

У него в лице не было ни кровинки. Его губы дрожали, и внезапно его руки начали дергаться, словно он потерял контроль над своими конечностями.