Поручик - Евгений Адгурович Капба

простом пехотном мундире смотрелся гораздо представительнее чем я — при погонах и крестах.

— Куда теперь? — спросил он.

— Есть только одно место, где я могу быть уверен в людях на все сто процентов, — ответил я.

Седьмая штурмовая дивизия квартировала на окраине столицы — как раз там, где Центральный проспект превращался в шоссе. Временно исполняющим обязанности ее командира был полковник Бероев. И, завидев меня на контрольно-пропускном пункте, он пришел в ошеломленное состояние души. А когда увидел, кто выпрыгнул из пролетки следом за мной — кажется, начал терять рассудок.

— Поручик, мать твою, это же, мать его…

— Мать его я бы трогать не стал, господин полковник, но в остальном вы абсолютно правы. Соберите людей на плацу?

— Слушаюсь! — вытянулся во фрунт он. А потом опомнился: — Тьфу, ты черт…

Плюнул, и пошел собирать людей.

Дивизия сохранила боеспособность — здесь были собраны обстрелянные, проверенные фронтовые части. Дислокация у столицы в течение последних трех месяцев — как раз после взятия Свальбарда — была своего рода наградой за безупречную службу. Патрули, частые увольнительные, хорошее питание и дополнительное денежное довольствие — солдаты оценили это по достоинству. Я видел на плацу знакомые лица — ребят из своей роты, офицеров из соседних частей. Конечно, наши вернулись со Свальбарда раньше — это на дирижаблях-то… Мерзавец Стеценко помахал мне ручкой и оскалился. Скучал я по нему!

Когда дивизия была построена, на помост поднялся наследник. Он скинул гражданское пальто и шляпу и остался в пехотном мундире и с непокрытой головой. По рядам солдат раздался слитный вздох. Он был очень похож на своего отца и еще больше — на своего деда. Высокий, плечистый, ясноглазый.

— Солдаты! Офицеры! Братья! — прозвенел его голос. — Я — ваш Император! Кто верит в меня — за мной!

И, спрыгнув с помоста, молча пошел к воротам части. Сломав строй, солдаты единым порывом кинулись за ним, и шли, оставив дистанцию примерно в два шага, радостно переговариваясь. Я, растолкав толпу локтями, оказался рядом с ним:

— Куда идем, Ваше Величество?

Он усмехнулся.

— Занимать трон предков, поручик. Делай что должно, и будь что будет, а?

За нашей спиной звонкий голос запел песню. Это был Лемешев — я давно не слышал, как он запевает. Вообще, мало кто пел в Империи песни последние пару лет. Разве что преторианцы.

Забота у нас простая,

Забота наша такая…

Один, два, десять, пятьдесят голосов подхватили:

Жила бы страна родная,

И нету других забот!

Мы шли по центральному проспекту, по загаженной мусором проезжей части, и всё больше людей присоединялись к нам, растревоженные солдатской песней, слушали, что говорили им бойцы, пытались высмотреть Императора и светлели лицом, лишь увидев его каштановую шевелюру и блеск ясных глаз.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовёт.

Вдруг поперек проспекта выехала целая колонная грузовиков, из которых начали выпрыгивать преторианцы в черных мундирах. Они перехватывали винтовки поудобнее, скалили зубы и щурились. Впереди стоял Арис.

Офицеры-пехотинцы окружили Императора, готовясь защищать его ценой собственной жизни, если потребуется. Здесь был и Бероев, и Вишневецкий, и многие другие, незнакомые мне люди в пехотном хаки и с золотыми погонами на плечах. Даже Стеценко мрачно сжал в зубах папиросу, глядя на особиста и преторианцев.

Вдруг Арис улыбнулся и подхватил песню, а следом рыкнули луженые глотки преторианцев, которые становились рядом с нами, плечом к плечу и обтекая грузовики, толпа солдат пошла дальше.

Пока я ходить умею,

Пока глядеть я умею,

Пока я дышать умею,

Я буду идти вперёд!

Не думай, что всё пропели,

Что бури все отгремели.

Готовься к великой цели,

А слава тебя найдёт!

На площади перед дворцом все замерло. Там тоже была толпа — площадь была заполнена, люди слушали оратора, который вещал с постамента изгаженной надписями триумфальной колонны о новом соглашении между Ассамблеей и территориями Империи, конституционной реформе и самоуправлении.

Завидев солдат, люди расступались. Сопровождаемый эскортом из офицеров, Император прошел к колонне.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня мое сердце

В тревожную даль…

— Император поднял руку и солдаты смолкли.

Оратор, суетливо пряча за пазуху синий бант, срывающимся на фальцет голосом прокричал:

— Вы кто такой? Вы не имеете права! Свобода собраний, свобода слова!..

— НА КОЛЕНИ!!! — грянул молодой голос.

Он рухнул как подкошенный, и вся площадь увидела и услышала, с КЕМ он говорил. На колени встали сначала солдаты, потом и те, кто пришел слушать ораторов — прямо в грязь, снег и мусор. Я снова остался на ногах и стоял рядом с Императором. Он посмотрел сначала на меня, а потом на несчастного лоялиста, который скорчился у его ног, трясясь от страха. Я понял, что нужно делать.

— Повторяй за мной! — сказал я и повысил голос. — Все повторяйте! Я обещаю и клянусь Всемогущим Богом…

— …Всемогущим Богом… — эхом отозвалась толпа.

— … в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Великому Государю верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови! И если я когда нарушу эту данную мной клятву, то пускай меня постигнет суровая кара — не земле и на небе! Аминь!

— Аминь! — грянула толпа, и вдруг всё взорвалось приветственными криками.

Солдаты подхватили Императора и понесли его во дворец, а я стоял посреди площади, у колонны исписанной матерными словами, мял свою фуражку и, глубоко вдыхая запахший внезапно весной воздух понимал: наконец-то всё это кончилось!

Оооо да, Господи ты Боже мой, я писал ее семь лет и закончил!!!!!!!! это надо обдумать, ну а потом уже вычитывать и править и все такое))