Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

И неважно, какой длительности окажется его там пребывание. Чтобы угодить к стенке, может хватить и часа. В то суровое время и со своими не церемонились, невзирая на звания и заслуги, а уж со шпионами — безусловно.

Правда, он с самого начала поинтересовался было, не снабдят ли его чем-нибудь этаким, из научно-фантастического реквизита: антигравитатором, защитным полем, невидимостью, на худой конец.

Ответ, увы, был неблагоприятный. Форзейли могли синтезировать для него что угодно, но в основном следуя образцам, уже существовавшим на Земле к текущему моменту. Инопланетную же технику вообще приспособить к человеческим параметрам и к использованию за пределами Замка якобы практически невозможно. Отговорка не показалась Дмитрию убедительной, но и спорить у него не было оснований.

Несколько дней он добросовестно изучал исторические документы и материалы, относящиеся к начальному периоду войны, и наши и немецкие. Читал газеты, журналы, дневники и письма, пересмотрел километры кинохроники и тысячи фотографий, чтобы вжиться в обстановку, усвоить манеры поведения, стиль и обороты речи, даже способ мышления людей, среди которых придется жить и которых предстоит имитировать.

Оказалось, что отличия тут были гораздо значительнее, чем ему казалось раньше.

Воронцов заучивал наизусть сотни фамилий более-менее известных работников наркомата обороны и главного политуправления, командующих фронтами и армиями, командиров корпусов и дивизий, комиссаров и членов военных советов, популярных тогда писателей, журналистов, актеров театра и кино, вспомнил или узнал впервые названия тогдашних московских улиц и площадей, уточнил маршруты и номера трамваев, троллейбусов, автобусов и метро.

Он не допускал мысли, что ему и вправду придется проходить проверку на столь глубоком уровне, но все же… В случайном разговоре при тогдашней всеобщей шпиономании, которая называлась бдительностью, можно допустить оговорку всего лишь раз — и погореть.

Только теперь, кстати, он с удивлением задумался — а как же мог работать под немецкого офицера Николай Кузнецов? Допустим, язык он знал в совершенстве, но и только. Пятиминутного разговора с любым настоящим немцем должно было хватить для полного провала. Что-то в его истории не так. Или немцев следует признать полными идиотами, или писатели и очевидцы темнят…

Разумеется, для Воронцова изготовили документы, неотличимые от подлинных даже на молекулярном уровне, одежду, предметы снаряжения, оружие, спички и папиросы, бритвенные лезвия, мыло и одеколон, все прочие мелочи, необходимые человеку в командировке на фронт. Несколько газет трехдневной давности, отпечатанные именно в Москве, пара бутылок коньяка со штампом ресторана гостиницы «Националь», блокнот со страницами, плотно исписанными адресами и телефонами. И так далее, и так далее…

Главным же для него самого были карты. Комплект крупномасштабных топографических карт с нанесенной на них обстановкой, отражавшей положение наших и немецких войск на неделю вперед, начиная с момента перехода, для всех подразделений в полосе фронта от роты и выше.

Ценность этих бледно раскрашенных листов бумаги с красными и синими цифрами и условными знаками невозможно ни выразить словами, ни даже в полной мере вообразить штатскому человеку. Командир, получивший в руки такую карту, сразу же окажется в положении зрячего, играющего в жмурки со слепыми. А цена ставок в этой игре известная — тысячи жизней ежечасно.

Никто никогда, за всю историю войн, не располагал достоверной информацией о положении на фронте на текущий момент. Любая информация, даже о своих войсках, всегда запаздывает. А о силах неприятеля, их дислокации, замыслах вражеского командования полководец обычно узнает слишком поздно. Часто — только после конца войны.

Воронцов со своими картами должен был стать первым, после Господа Бога, всеведущим лицом на театре военных действий. А если учесть, что существование Бога нельзя считать доказанным, то и вообще первым.

Последние три дня он носил форму постоянно, даже спал в ней, не раздеваясь, чтобы не выглядеть как манекенщик из главного военного ателье.

Вечером перед переходом Воронцов, по древнему обычаю, организовал себе баню. В дальнем углу парка нашлась как раз подходящая бревенчатая банька, стоящая посреди старой березовой рощи, у родника. Она никак не подходила по стилю к архитектуре Замка, но подобные несообразности давно уже не удивляли Дмитрия.

Хозяева Замка просто наилучшим образом учли и такую его склонность.

Низкие разорванные тучи быстро плыли над головой, почти цепляясь за вершины берез, из них то и дело врывался холодный мелкий дождь, как почти все время здесь, и только далеко на западе мрачный горизонт еще алел полосой неуютного, тревожного заката.

Воронцов медленно прошел по тропинке, заваленной палыми листьями, нагнув голову, вошел в темный предбанник, освещенный керосиновой лампой «Летучая мышь», не спеша снял гимнастерку, покурил, сидя на пороге и глядя в сизо-черное рыхлое небо, на гнущиеся под ветром, почти облетевшие деревья, на лужи, то поблескивающие тусклым оловянным блеском, то мгновенно вскипающие от дождевого залпа.

И, странно размягчаясь душой от этого невеселого пейзажа, подумал, что хорошо б Наталья сейчас подошла и села рядом на толстый, кое-где уже подгнивающий брус. Чтоб не было никаких пришельцев, никакой войны впереди, а просто встретились наконец два человека, понявшие, что все случившееся в прошлом было нелепой ошибкой, в которой никто на самом деле и не виноват, поговорили бы по-хорошему и решили, что и как им теперь делать дальше.

Он усмехнулся этим мыслям, раздавил о порог окурок папиросы, которые курил теперь вместо сигарет, несозвучных той эпохе, куда он собрался, встал и закрыл за собой тяжелую дверь.

…Попарившись всласть, он снова сидел в предбаннике. Под закопченным стеклом лампы дрожал узкий клинок пламени, по стенам метались призрачные тени, пряный запах керосина и копоти напоминал о детстве.

Ему было хорошо сидеть, никуда не спеша, и слушать шорох дождя по крыше.

Если бы только не возникала моментами между сердцем и желудком неприятная тошнотворная пустота.

Как-никак, а завтра будет война, причем совершенно незнакомая ему сухопутная, а не морская, к которой он имел некоторую привычку. И хотя он, в отличие от других людей на войне, сможет быстро уйти с нее и почти наверняка останется жив, все-таки серьезнее этого момента у него еще в жизни не было.

Уж больно плохо сейчас там, в отмеченном на карте квадрате северо-западнее Киева…

Утром он встал в четыре по восточно-европейскому времени. Еще раз проверил свое снаряжение: автомат ППД, несколько круглых дисков к нему, гранаты, бинокль, планшет с картами, кое-какое продовольствие на первый случай. Обычный командирский «тревожный чемодан». Все это он загрузил в маленький штабной броневичок «БА-20». Он тоже в полном порядке. Из башни торчит тонкий ствол пулемета ДТ, баки заправлены, снаружи на броне укреплены канистры с водой и бензином, лом, лопата, топор, две запаски. Все по уставу. Протекторы в меру стерты, примерно как после тысячи километров пробега, окраска тоже не новая, номера наркомата обороны.