Постижение смысла - Мартин Хайдеггер

нечто», каковое мышление как непосредственное еще не есть Опосредованное Опосредованного, а потому всякий раз – для себя привация-нужда абсолютного. Поэтому всякое в абсолютном мышлении, что не есть это, что абсолютно в себе, определено негативностью. Гегелевская «негативность» несет в себе в то же время абсолютное отношение субъекта-объекта.

Это, однако, отнюдь не есть об-основание непосредственной платоновской негативности, а только ее пересаживание в абсолютное мышление.

«Первоначало» «негативного» столь мало определено, что оно здесь даже совсем не может вы-рас-спрошено в вопрошании.

Ведь метафизика отвергает как таковой этот вопрос в том смысле, что она ничего не может знать о нем. Но там, где метафизика натыкается не негативное, оно получает оценку в основе «ничтожного» – также и у Гегеля, несмотря на свое позитивное отношение к «негативности».

Но почему «метафизике» отказано в знании о Ничто, почему она загоняется в принижение ценности отрицания-негации? Потому что она в вопросе о «бытии» постоянно исходит из суще-бытующего и, стоя на этом, принимает бытие как суще-бытность. Ничто здесь сразу же становится Ничто суще-бытующего как такового – и Ничто в Целом, чистой и голой «негацией»-отрицанием, а именно «негацией»-отрицанием суще-бытующего; где оно, однако, становится отрицанием бытия как у Гегеля (Не – по отношению к всей определенности и всему опосредованию; определенностью из определения как determinatio, в смысле praedicatio vera positiva, чем-то как предмет, как объект, tale quale, качество-чтойность) – там бытие как неопределенное непосредственное есть наивысшая и, тем самым, ближайшая и пустейшая сущее-бытность для еще не пришедшего к себе самому абсолютному мышлению. Но Ничто «становится» – то есть уже для Гегеля – подлинным «Да» именно этого характерно-выраженного бытия, Ничто в его «равно»-положенности с бытием определяет это бытие как то бытие в смысле «суще-бытности», которая для абсолютного мышления вынуждена отпасть в только лишь не-посредственное и неопределенное. Так Ничто (то есть бытие) становится привацией-лишением (Privation) абсолютной действительности (то есть «идеи»); Ничто никоим образом не есть привация-лишение бытия, тем. что просто-напросто устраивает обрушение бытию – и, к тому же, как раз нуждается в нем как в основе возможного обрыва – напротив, Ничто есть то же самое, что и бытие.

Но как – если Ничто теперь все же мыслится как привация-лишение бытия (и ни как «отрицание» суще-бытующего, ни как «отрицание» бытия), – оно здесь не помыслилось бы более существенно? Все же откуда и как происходит «привация»-лишение, как само пра-бытие само приходит к этому об-рыву? Как все же обходилось бы всякий раз без того, чтобы уже Ничто словно бы предлагало-предоставляло просвет для такого об-рыва бытия?

Ничто есть ни отрицание сущее-бытующего, ни отрицание суще-бытности, ни «привация» бытия, лишение, которое в то же время было бы уничтожением, но Ничто есть первый и наивысший подарок пра-бытия, который оно как событие дарует с собой самим и как себя само в просвете перво-начала как без-дно-основа. Без-дно-основа понимается не метафизически – как просто-напросто отсутствие основы, а как сущение нужды-потребности в осново-полагании, каковая нужда-потребность никогда не есть недостаток, но так же не есть и излишек, а есть стоящее выше того и другого Так, Что пра-бытия – пра-бытия как «Так, Что» этого «есть».

Со-бытование человеческой сущности в указанности-призванности ее к со-бытию, которое в то же время со-бытуется как необходимость-нужда, испытываемая богами – это дар ничто, дар без-дно-основы в виде наивысшего отвержения, так, что никогда что-либо суще-бытующее не могло бы отважиться встретить и исполнить пра-бытие в своей сущности – так, что пра-бытие тогда все же еще могло мыслиться как суще-бытующее.

Пока человек остается впутанным в метафизику и, то есть, зависит от приоритета суще-бытующего как действительного в смысле действующего-влиятельного и «могущественного» (состоятельного, могущего оказать влияние), пока Ничто остается для него ничтожным по значимости-достоинству, а ужас как раскрывающее основное настроение Ничто представляется по-прежнему тем, что заслуживает только сопротивления, обособление-уединение же рассматривается как вред для всякого позитивного приятия «жизни», и наоборот: пока Ничто воспринимается в свете стремления избежать-дистанцироваться от него и это стремление находит дешевейшую поддержку, пока человек остается в забвении бытия – я бы сказал, в том не-отношении к пра-бытию, которое не дает ему оценить по достоинству дар «негативности», он не может определить меру человеческости и таким образом вступить в пространство игры времени, где делается простой выбор и принимаются простые решения.

Основанное на истории пра-бытия знание о «негативности» есть путь вы-раз-мысления отвержения-отказа, есть оценка по достоинству бытия как события, есть настоятельное вникание в Между, в котором произойдет встречное ответствование-противничание человека и богов, приуготовление готовности к истории (Geschichte), но это никогда не есть «искусный фокус» «категориальных» упражнений в остроумии, но есть, будучи спрошенным как вопрос, нечто уже более близкое к бытию-бытийствованию, чем все «реальности».

XXV. Бытие и мышление. Бытие и время

79. Бытие и Время[92]

В историческом надвое-разговоре с существенными мыслителями об их простейшем все решительнее и решительнее возникает смутное подозрение, что они никогда не говорили их существенного, потому что их чересчур удачно найденное – по счастью – слово всякий раз могло уберечься от затертости только благодаря настроенности на самую большую скрытность-завуалированность.

λόγος Гераклита, ἰδέα Платона, ἐνέϱγεια Аристотеля, монада Лейбница, «я мыслю» Канта как «свобода», «тождественность» Шеллинга, «понятие» Гегеля и «вечное возвращение» Ницше говорят одно и то же: бытие. Они не высказывают об этом «тезисы», как будто это – отставленный в сторону предмет. Сказано само бытие, как Сказанное – поднято в «слово», каковое слово, однако, здесь не есть просто произвольное языковое выражение, а есть ставшее истиной (просветом) само бытие. Сказывание мыслителей говорит не в «образах» и «рисунках», не делает опыты-попытки в опосредованных описаниях, которые все принуждены быть одинаково негодными-недостойными. Бытие само изречено. Но, конечно, и не для приблизительно слышащего уха рассудочной понятливости, которая желала бы иметь все объясненным. Никогда-не-сказанное существенных мыслителей всегда еще проще, чем их сказанное. Поэтому с незапамятных времен пра-бытие снова и снова требует от мышления вернуться к началу. Но оно начинает этим только тогда, когда вы-раз-мышление пра-бытия всякий раз становится более изначальным, более приближенным к первоначалу, и так все же имеет силу и способность – как совсем иное – все же оставаться тем же самым.

Иное начало мышление вы-рас-спрашивает истину пра-бытия.

* * *

«Бытие и время»

Истину (открытость просвета) пра-бытия мышление, сообразное истории бытия, вы-раз-мысливает прежде всего как время-пространство, как ту основу единства «времени» и «пространства», которая позволяет им обоим в их взаимопринадлежности как путям отворачивания-отъединения-удаления и далям отворачивания-отъединения-удаления проистекать из