Нечаев - Феликс Лурье

Дольше других не удавалось поймать Н. Н. Николаева. Он жил в Москве по чужому паспорту,[439] 15 февраля его арестовали и посадили в секретную камеру Московского тюремного замка.[440] Зная об особой роли Николаева при Нечаеве, охрану камеры, где он содержался, организовали с особой тщательностью.

Аресты производились не только по спискам, составленным на основании документов архива «Народной расправы» и показаний ее участников. К Слезкину шел поток анонимок.[441] Весной 1870 года распространился слух, будто Нечаев скрывается в Иванове, и его бросились искать в родительском доме.[442] Московские жандармы не отставали от столичных, к 1 января 1870 года почти всех участников «Народной расправы» удалось арестовать. 11 января по распоряжению Слезкина прапорщик Соколов произвел в библиотеке Черкесова новый обыск, но почти ничего не нашел. В первых числах февраля Успенский дал откровенные показания. В связи с этим в Москву прибыл судебный следователь при С.-Петербургском окружном суде для производства следствий по особо важным делам П. К. Гераков. Во главе группы полицейских чиновников он явился 10 февраля в книжный магазин Черкесова и по указанию привезенного туда Успенского, в присутствии понятых изъял из потайных мест:

«1. Письмо на полулисте почтовой бумаги, начинающееся словами: «Любезный друг, я уже послал Вам некоторые предостережения ». Письмо это без означения времени и писано, по объяснению Успенского, Михаилом Негрескулом.

2. Описание на четвертушке простой бумаги мест города Москвы, где, по объяснению Успенского, собирается преступная часть общества; бумага эта писана, по словам его, Прыжовым; ».[443] Далее следователь извлек конверт с мандатом, привезенным Нечаевым из Женевы, ключ к шифру (не «Катехизиса»), печатку овальную медную с изображением «секиры и надписью кругом: Комитет народной расправы 19 февраля 1870 года».[444] Жандармы обнаружили печать несуществующего Комитета, и оказалась она в их руках за девять дней до провозглашенной Нечаевым даты всенародного бунта. Не очень-то крупный улов от обыска получил следователь Гераков, но нам это чрезвычайно важно: если печать Комитета хранилась у Успенского, то он наверняка знал, что Комитет состоял из одного Нечаева. Следовательно, Успенский, являясь доверенным лицом руководителя «Народной расправы», был посвящен во все мерзости, творимые Нечаевым, и ловко ему подыгрывал. Наверное, все это не представляло тайны и для А. И. Успенской. Успенские были ближе других к Нечаеву. А. И. Успенская не утратила верности вождю «Народной расправы» даже после «Процесса нечаевцев», что подтверждается на каждой странице ее уникальных воспоминаний.[445]

И. Г, Прыжова арестовали 3 декабря 1869 года, он находился в таком состоянии, что жандармы отправили его в тюремный лазарет. При обыске у Прыжова ничего найдено не было. Узнав об аресте Успенского, он успел хорошо подготовиться к визиту жандармов.[446] Но Слезкин, осведомленный о дружбе Прыжова с Успенским, о его близости к Ишутинскому кружку и кружку Волховского, счел возможным произвести этот арест.

Среди нечаевцев Прыжов — фигура весьма странная, резко выделяющаяся возрастом, — он был вдвое старше других участников «Народной расправы», ему шел сорок четвертый год. Когда после лихорадки он пришел в себя, то, в отличие от многих нечаевцев, сразу или почти сразу давших откровенные показания, Прыжов от всего отказывался и лишь постепенно, под давлением предъявляемых доказательств, делал одно признание за другим. 27 декабря 1869 года московские жандармы сообщали в Петербург: «Коллежский секретарь Прыжов, оправившись от болезни, заявил желание быть вызванным к допросу, что немедленно и было исполнено. Несмотря, однако ж, на то, что это было собственное желание его, Прыжов очень долго уклонялся от надлежащего объяснения и только тогда начал рассказ об убийстве Иванова, когда поставлен был к тому в необходимость последовательно и систематически веденным опросом его. Он сознался наконец в участии в преступлении, хотя рассказ его под влиянием видимого внутреннего влияния и не имеет определенной последовательности».[447]

Откровенные показания дали А. И. Успенская, Ф. Ф. Рипман, А. К. Кузнецов, Н. Н. Николаев. Очень упорствовал П. В. Прокопенко, он все отрицал, ругал Нечаева[448] и благодаря этому избежал не только наказания, но и суда. Оказавшись на свободе, он сразу же постарался скрыться от полиции. Всего в Москве, Петербурге и других городах полиция арестовала около двухсот человек, в разной степени причастных к нечаевской истории. Не следует забывать, что первые задержания власти произвели в конце марта 1869 года в связи со студенческими волнениями в Петербурге. Правительство не знало, что делать с арестованными, в чем их обвинять, какой процесс организовать, не удавалось установить взаимосвязь между деяниями преступников. У правительства отсутствовал опыт. Заключенные протестовали, но их голоса, раздававшиеся за толстыми стенами Петропавловской крепости, не были услышаны.[449] Когда же появилась новая группа заключенных, Министерство юстиции решило не устраивать отдельно процессы о студенческих волнениях и «Народной расправе», а объединить их в одно крупное дело — дело нечаевцев. Правительство понимало, что объединение это искусственное, но почему-то пошло на него.

В первых числах января 1870 года император Александр II назначил сенатора Я. Я. Чемадурова и прокурора А. А. Стадольского для производства расследования «по делу об обнаруженных в разных местах империи признаках злоумышления, направленного против установленного порядка правления». Материалы дознания, собранные в подразделениях Корпуса жандармов и III отделения, перешли к Чемадурову, в его ведение поступили все арестованные. Те из них, кто находился в других городах империи, были отправлены в Петербург. Нелегкий труд въедливого, добросовестного сенатора по расследованию нечаевской истории продолжался более года. По утверждению Кузнецова, в кружках состояло 400 человек, арестовали — 310.[450] Цифры эти существенно завышены. Допрошено было всего около двухсот человек, после кропотливого анализа материалов следствия Чемадуров отобрал 152 человека, которым были предъявлены обвинения разной степени тяжести. Их показания, протоколы обысков, допросов свидетелей и прочие материалы составили десять томов. Неполный реестр вещественных доказательств записан на восемнадцати листах.[451] При подготовке судебного процесса из общего числа находившихся под следствием было отобрано 87 обвиняемых. В зависимости от тяжести преступления всех их разбили на двенадцать разрядов (групп).