Отдай мое сердце - Макс Фрай

– А ты действительно туда ходил? Это не шутка? – спросил меня Шурф.

Он никак не мог в это поверить. Поскольку знает обо мне страшную правду: когда дело касается отдыха и развлечений, я – консерватор, каких Мир не видел. Даже незнакомую еду пробую крайне неохотно, а тут вдруг – целый незнакомый притон.

– Ходил, – гордо сказал я. Но потом решил быть честным до конца и признался: – По работе. И вообще, можно сказать, нечаянно. В смысле не знал заранее, куда именно попаду. Но кстати этот сладкий дым у них действительно вполне ничего. Очень мило одурманивает. Хотя все равно не понимаю, как можно сидеть там сутками? Кроме бесконечного блаженства ничего интересного не происходит.

Шурф и Джуффин обменялись страдальческими взглядами и укоризненным хором сказали:

– Так в том и смысл!

* * *

Упоминание о Гэйшери лишило меня остатков той вполне выносимой разновидности тревожности, которая обычно заменяет мне душевный покой. Чтобы не маяться, я решил пойти посмотреть, что творится в Мохнатом Доме. Тем более, что в Управлении стало скучновато: все наши по-прежнему где-то шлялись, леди Лаюки Кепта не выходила на связь, чтобы сообщить о новых покушениях на Короля, Куруш дремал на шкафу, Шурф за каким-то лешим отправился в свой драгоценный Иафах, а Джуффин принялся дотошно изучать принесенную им рукопись и на целых полторы минуты умолк с таинственным видом. То есть молчал он наверняка гораздо дольше, просто уже без меня.

По дороге я купил свежий выпуск «Суеты Ехо». Во-первых, чтобы узнать, сколько еще писем в защиту магии успел получить Король: Джуффин после полусотни утратил к ним интерес и подсчитывать перестал. Во-вторых, показать леди Тайяре, как выглядит газета, я еще в ее прошлой жизни это обещал, да забыл. А в-третьих, я был почти уверен, что сам факт существования газет приведет в ярость Гэйшери. Будет, небось, стучать кулаками по столу, орать: «Какая глупость!» Вот и славно. А то что-то он как-то притих. То спит, то пьет кофе, то воскрешает мертвых – пенсионерский режим. Поневоле начнешь беспокоиться, все ли в порядке с дорогим гостем, не вредит ли его здоровью слишком долгое пребывание в далеком будущем, и что мы все станем делать, если это сокровище не убережем.

Я не покупал газет с прошлой осени – с тех самых пор, когда там писали о моих трупах, заполонивших город. Трупы и правда имели место; к их чести следует сказать, что они лежали смирно, никого не обижали и быстро исчезли, не оставив после себя ни одного пятна[25]. Но все, что писали по этому поводу столичные журналисты, оказалось таким абсурдным враньем, что я рассердился, причем не как герой городских новостей, а как условно разумный читатель: за кого меня принимают?! – и объявил прессе бойкот. А потом просто отвык покупать газеты. В общем, очень долго их не читал и почти забыл, какие они бывают. Неудивительно, что теперь мне было интересно, почти как в первый раз. Я читал на ходу, как школьник, вырвавший из алчных рук библиотекарши приключенческий роман, хотя объективно ничего особенно интересного в газете не было, разве только полицейские новости, но уж их-то я привык узнавать из первых рук.

Однако именно полицейскими новостями я и зачитался, да так, что только оказавшись на площади перед Мохнатым Домом, обнаружил на месте этого самого дома зияющую пустоту. Впрочем, не то чтобы действительно зияющую. Вместо разверстой бездны на месте моего жилища были вполне убедительные булыжники, между которых пробивалась изрядно пожухшая, но все еще полная боевого задора трава.

У меня, мягко говоря, не железные нервы. Даже думать не хочу, из какого материала их изготовили, но собираюсь написать по этому поводу жалобу, знать бы только куда; за тысячей подписей дело не станет. Однако это неудобство уравновешивается крайне удачным устройством моего организма: когда происходит что-то по-настоящему страшное, я веду себя так, словно никаких нервов у меня вовсе нет.

Вот и сейчас я не только не хлопнулся в обморок, а даже не охнул. И не послал зов Джуффину и леди Сотофе, чтобы они немедленно мчались сюда всех спасать. Вместо этого я очень аккуратно сложил газету – иногда такие простые действия помогают собраться с духом – и связался с Базилио. Хвала Магистрам, она отозвалась сразу, и я спросил: «Ты сейчас где?»

«Дома», – ответила она. И начала рассказывать, как отлично они с леди Тайярой проводят время, разбирая какую-то задачку, которую ученые всех эпох объявляли не подлежащей решению. Тогда как на самом деле, ситуация небезнадежна: нужно просто изобрести принципиально новую математику – такую, чтобы по ее правилам эту задачу можно было решить. Но я, честно говоря, не особо внимательно слушал. Все живы-здоровы, вот и хорошо.

И мало того, что живы-здоровы, так даже из этого Мира никуда не подевались, а то хрен бы мне удалось использовать Безмолвную речь. Из этого я сделал вывод, что Мохнатый Дом стоит на месте, просто стал невидимым. А это точно не проблема. Полная ерунда.

Я его даже потрогал, провел рукой по шершавой стене, осторожно погладил мягкие иглы гламитариунмайохи и окончательно успокоился: честные тактильные ощущения гораздо убедительней любых идей.

«А Гэйшери спит?» – спросил я.

«Не знаю, – ответила Базилио. – Но в гостиную не спускался. Мы специально тут весь день занимаемся, чтобы его не пропустить».

Очень хорошо, – подумал я, с наслаждением рисуя в воображении сцены кровавой расправы. Заранее ясно, что я этому гаду даже скандала путного не устрою, но каждый имеет право на прекрасные несбыточные мечты.

Чтобы оказаться в башне, достаточно было сделать шаг. Я уже почти год назад освоил искусство Темного пути и, по идее, давным-давно должен был привыкнуть к этому своему умению. И, в общем, привык – в том смысле, что больше не удивляюсь возможности мгновенно оказаться на другом континенте, или, проснувшись за пять минут до начала совещания, все равно почти не опоздать. Но великому чуду победы над собственной лестницей я, наверное, не перестану удивляться никогда.

Гэйшери сидел на полу, скрестив ноги, облокотившись спиной на диван. Вид у него был заспанный, рядом стоял всего один пустой картонный стаканчик, в руке он держал второй, из чего я, применив дедуктивный метод, факторный анализ, божественное озарение и просто житейский опыт, сделал вывод, что проснулся он примерно четыре минуты назад. Возможно, как раз от моих безмолвных внутренних воплей под стенами исчезнувшего дома. И поделом ему, если так.

Увидев меня, этот гад приветливо улыбнулся и отчитался:

– Всех посмотрел, никого не обидел.

– Кроме меня, – огрызнулся я.

– А что, я и вас должен был увидеть во сне? – удивился Гэйшери. – Так вы ко мне за этим не приходили. А я слишком деликатен, чтобы позволить себе увидеть вас во сне по собственной инициативе.

Да просто живое воплощение деликатности. Нет слов.

Но Гэйшери, конечно, тут же меня обезоружил, протянув белый картонный стакан с кофейно-молочной бурдой. Я обреченно вздохнул, взял угощение, уселся рядом с ним на ковер и спросил: