Эдесское чудо - Юлия Вознесенская

– Не все вопросы сразу, матушка, а то я их перепутаю и не смогу толком ответить! Нам не удалось послать тебе весточку потому, что за это время ни разу не случилось оказии в Эдессу, ведь мы живем в уединенном маленьком городке, – тут же легко принялся лгать Аларих. – Сразу о главном: у нас родился сын, мальчик здоров и уже начинает ходить. Назвали мы его Фотием, в честь отца Евфимии, – таково было ее желание.

– И наша няня Фотиния, надеюсь, тоже благополучна?

– А что ей сделается? Малыша нашего она любит без памяти. Ворчит только много, житья от нее нет… Ну да вы сами знаете свою старушку.

Вдруг на площадке лестницы, ведущей в верхние комнаты, раздался голос Фотинии, держащей за руку укутанную в покрывало Евфимию:

– Житья от меня нет, убийца? На этот раз ты угадал, негодяй, житья тебе не будет! Смотри сюда, преступные твои глаза, и отвечай: кто это?

– Не… Не знаю! – запинаясь, с самому себе непонятным ужасом глядя на неподвижную белую фигуру, проговорил Аларих.

София быстро поднялась по лестнице и встала по другую сторону дочери.

– Если моя дочь благополучно живет с маленьким сыном в твоем городе, то кто эта молодая женщина? – с этими словами София сбросила покрывало с головы Евфимии. – И почему в волосах ее седые пряди? Отвечай.

Аларих ошеломленно глядел снизу вверх на неподвижную Евфимию. Но он был бы не он, если бы и на этот раз не попытался выкрутиться, усилием воли взяв себя в руки:

– Я не знаю, кто эта седая женщина. Наверное, твоя родственница, София? Да, она чем-то похожа на мою жену, но Евфимия осталась в Иераполисе…

– Вот ты и проговорился наконец, Аларих, и назвал свой город, – сказал, подходя к нему, Товий. – Я был в Иераполисе и знаю от твоей домоправительницы Кифии, а также от других слуг и горожан, что произошло с вероломно обманутой тобой Евфимией, и буду свидетельствовать об этом на суде. Сказать тебе, что рассказывают в Иераполисе о рабыне Евфимии и ее госпоже Фионе?

Вот тут Аларих сломался. Он помертвел и опустил голову, руки его бессильно повисли, и помощникам стратилата даже не пришлось применять силу, чтобы разоружить его. Его увели.

Стратилат Аддай, чтобы не терять времени, тут же достал письменные принадлежности и, опросив всех присутствующих, сделал подробное описание преступлений Алариха, и все поставили свои подписи под этим обвинением.

* * *

На суд над вероломным готфом Аларихом собрался весь город, а потому решено было вершить его не в особом помещении, а прямо на городской площади. Судьями были старейшины Совета десяти, стратилат и епископ; истицей на суде была Евфимия, державшаяся спокойно и строго. Ни одной слезы не пролила она, пока читали длинное обвинение, но слушала внимательно, слегка нахмурив высокий лоб. Ее не допрашивали, лишь спросили, все ли правильно записано, на что она ответила утвердительно.

Мар Евлогий, председательствующий на суде, спросил готфа по прочтении:

– Верно ли все это, что мы сейчас выслушали?

– Да, это все правда до последнего слова, – отвечал нечестивый готф, не подымая головы.

– Как же не побоялся ты преступить законы человеческие и Божии, нарушив все, какие только можно, для ублаготворения своих греховных желаний и страстей? На что же ты рассчитывал, несчастный, творя все это? Неужто на Божие милосердие и жалость человеческую?

Аларих молчал. Толпа горожан шумела, переговариваясь в ожидании приговора. Решение было принято почти единогласно: сожжение заживо. Один только Мар Евлогий был против такого жестокого наказания и принялся просить суд о снисхождении, чего не делал даже сам осужденный.

– Я не хочу проявлять милосердие к этому человеку, – отвечал ему стратилат Аддай, – потому что сам боюсь подпасть под гнев Божий, чтобы не покарали меня святые за пренебрежение к ним, ведь он нарушил клятвы, данные на мощах мучеников, и с этого момента все, что творил этот человек, становилось преступлением и несло смерть. Я за сожжение!

– На костер его! – кричали эдесситы.

Преступника повели за городские стены, где еще с вечера был сложен хворост для казни, и все жители города шли следом. Шла Евфимия, а с нею София и Фотиния, шли Товий и все их соседи, шел, само собой, и весь состав суда. Шел даже старенький епископ Евлогий, но не для того, чтобы увидеть казнь преступника, а для того, чтобы по дороге продолжать умолять прочих членов суда о снисхождении.

Его не хотел слушать и не услышал никто, кроме Евфимии. Преодолев смущение и скромность, Евфимия вдруг вынула руку из материнской руки, прошла вперед и остановилась перед судьями.

– Можно и мне сказать слово? – робко обратилась она к стратилату Аддаю и судьям. Все удивились, и стратилат тоже, но ласково сказал ей:

– Говори, милая Евфимия, мы тебя выслушаем.

Евфимия глубоко вздохнула и начала, сначала тихо и робко, но к концу короткой речи голос ее окреп и долетал уже до края толпы:

– Высокий суд и граждане Эдессы! Господь велит нам прощать своих врагов и обидчиков. Много обид понесла я от этого человека и много мучений, душевных и телесных, вытерпела по его воле. Но Господь наш Иисус Христос единый терпел муки незаслуженно, будучи безгрешным. Я о себе такого сказать не могу, а потому нет в моем сердце радости видеть себя отомщенной и не хочу я, чтобы этот готф взошел на костер за нанесенную мне обиду. Я прощаю его и о том же прошу вас, высокие судьи и граждане Эдессы, я прошу о снисхождении к готфу Алариху. Простите его и отпустите с миром в его страну!

Впервые с начала судилища Аларих поднял голову и поглядел в лицо Евфимии. Но не надежда была в его глазах, а лишь безмерное, глубокое удивление.

– Благослови тебя Бог, Евфимия! Но я не прошу о помиловании, потому что не хочу жить. Да будет мне по делам моим, – сказал он в наступившей тишине и тотчас же он снова опустил голову.

Толпа ахнула и зароптала, а пораженные судьи обернулись друг к другу и громко стали обсуждать неожиданные речи Евфимии. Только епископ Евлогий, вновь обретя надежду на помилование преступника, воспрянул и воскликнул:

– Послушайте, дети мои, что сказала эта женщина, настоящая христианка! Давайте поступим по ее слову и помилуем преступника!

И суд, и граждане Эдессы наверняка так и поступили бы. Но старший военачальник-готф взревел громким голосом:

– Нет! Что бы ни решил суд и о чем бы ни просила эта святая женщина, но архонт, совершивший столь гнусное преступление, не уйдет от наказания! Я своей властью полководца караю его в назидание солдатам христианского войска!

Он быстрым шагом подошел к Алариху, по пути выхватив меч. Никто не успел остановить его, меч сверкнул на солнце, и преступная голова готфа скатилась в кучу хвороста, приготовленного для сожжения.

Евфимия покачнулась, глаза ее закрылись, и она упала бы, если бы Товий не подхватил ее. Так он и отнес ее на руках в город, в дом диакониссы Софии, где она пришла в себя только к вечеру.