Пучина боли - Джайлс Блант

«Перри был очень щедрый парень, — говорил один. — Он всегда мог с тобой поделиться всем, что у него есть. Даже когда был совсем на мели».

«Всегда заботился о других», — утверждал второй.

«Весьма острый интеллект, — отзывался о нем профессор математики. — Чтобы сравняться с Перри, вам следовало трудиться не покладая рук».

Причиной, по которой «Алгонкин лоуд» уделила так много внимания этим похоронам, явилось, без сомнения, то, что Перри Дорн поразил местную общественность, вышибив себе мозги в прачечной-автомате.

Газета сообщала, что он долгое время страдал от депрессии.

«Но недавно ему, похоже, полегчало, — отметил его однокурсник. — Он рвался в Монреаль, делать диплом. С восторгом говорил про Мак-Гилл».

Один из подзаголовков гласил: «Романтические разочарования». Бывший сосед по общежитию утверждал, что Перри Дорн склонен был увлекаться недостижимыми для себя женщинами. «Обидно то, что у него могла быть масса подружек. Многие девушки с радостью согласились бы с ним встречаться, он был такой умный, с мягким характером. Но он вечно западал на тех, кто им не интересовался. И в итоге впадал в депрессию, сутками не ел, не спал, даже не разговаривал. Иной раз это выглядело страшновато».

Шелли Лануа, сестра молодого человека, сказала лишь: «Мы слишком подавлены, чтобы давать комментарии».

Имя Перри Дорн ничего не говорило Дороти Белл, но она быстрее бы узнала его лицо на снимке, если бы не академическая шапочка, скрывшая его преждевременно редеющие волосы. Впрочем, она не могла скрыть его тощую цыплячью шею, громадное адамово яблоко, глубоко посаженные скорбные глаза: да, несколько раз она видела этого юношу в приемной возле кабинета мужа.

В тот момент, когда она его узнала, сердце у нее учащенно забилось. Молодой человек, которому предстоит делать диплом, вместо этого решает свести счеты с жизнью, да еще и таким впечатляющим способом. Молодой человек, у которого столько причин быть счастливым, быть оптимистом. Молодой человек, который был пациентом ее мужа.

Когда Дороти впервые встретила Фредерика, — а с тех пор прошло уже больше тридцати лет, — на нее произвел глубокое впечатление его ум. Она и сама была не дурочка, получала отличные отметки у себя в медучилище, но он обладал блеском интеллекта, какой она никогда не сумела бы обрести. Он был темноволосый, симпатичный, без бороды, без очков, с очаровательным комплектом нервных тиков. Даже в свои двадцать с небольшим он уже был звездой в той лондонской больнице, где они тогда работали.

Когда однажды он предложил ей поужинать вместе, ей трудно было найти слова, чтобы ему ответить. Она обернулась: нет ли за ее спиной в коридоре других молодых врачей, которые участвуют в этом розыгрыше? Но никого не было.

В то время ни у него, ни у нее не было денег. Он повел ее в выдержанное в американском стиле заведение на Кингс-роуд, где в каждом кабинетике стоял музыкальный автомат и бутылочка кетчупа «Хайнц». В те дни гамбургеры считались в Лондоне экзотическим лакомством. Прошло уже много времени после того, как они поженились, когда Белл ей признался, что заведение оказалось гораздо дороже, чем он предполагал. У него едва хватило на то, чтобы заплатить за еду, на чаевые уже не осталось.

— Больше никогда не решался туда заходить, — любил говорить Белл, пересказывая друзьям эту историю. — От смущения.

Поначалу Дороти получала удовольствие от его ума и чувства юмора. А ему нравилась ее чуткость и то, как она сумела превратить мрачную квартиру в настоящий дом. Они были так довольны друг другом, что не видели смысла нарушать этот приятный ход жизни, заводя детей. Во всяком случае, так выражался Фредерик. Дороти не прочь была бы попробовать, но по его высказываниям она чувствовала, что он не из тех мужчин, кого порадовало бы отцовство.

Она до сих пор с тоской вспоминала об их первых годах. Они развлекались тем, что на выходные ездили осматривать сумрачные английские деревушки, а иногда выходили прогуляться.

Постепенно — она не могла бы точно сказать, когда это началось, — их первоначальное счастье стала подтачивать какая-то нестабильность в профессиональной жизни Фредерика. Когда-то он был в полном восторге от того, что ему дали постоянную должность в Кенсингтонской клинике: у нее была великолепная репутация, и вот ему посчастливилось туда попасть. Но всего через полтора года он вдруг объявил, что они переезжают в Суиндон: ему захотелось перейти в Суиндонскую больницу общего типа. Это было довольно приятное место; Дороти нравились коллеги-медсестры, и тем не менее она считала, что муж сделал серьезный шаг вниз по карьерной лестнице. Впрочем, вслух своего мнения она не выражала.

Как раз в Суиндоне Фредерик и попал под расследование: его заподозрили в том, что он выписывает слишком большие дозы лекарств. Как он ей объяснил, он всего лишь прописал страдающему депрессией трициклик: не особенно экзотическая стратегия лечения. Однако пациент практически сразу же проглотил целый пузырек снотворного, которое ему также выписал доктор Белл. Убитая горем семья покойного заявила, что Белл игнорировал очевидные призывы о помощи, что мальчика следовало госпитализировать. Больничное следствие признало его виновным в недостаточном присмотре за больным и всего лишь объявило ему выговор. Но он все равно пришел в ярость.

— Идиоты! — кричал он. — Тупицы. Что они понимают? Те, у кого депрессия, то и дело себя убивают. Между прочим, этот парень мог бы уже несколько месяцев быть мертв, если бы не я. Суицид для страдающих депрессией — в порядке вещей. И скрывать свои намерения для них тоже в порядке вещей. Им это отлично удается, у них большой опыт по этой части. Если меня обвиняют в том, что я не сумел прочесть его мысли, что ж, я готов признать себя виновным.

Уже тогда Дороти подумала: читать мысли — в этом и состоит работа психиатра. Но Фредерик был ее мужем, и она приняла его сторону, разделила его гнев. Молодой доктор был ей за это очень признателен, и неприятность, случившаяся еще на заре их совместной жизни, лишь укрепила семейные узы.

Несмотря на этот эпизод, Фредерик вскоре нашел для себя работу получше, на сей раз — в графстве Ланкашир, в Манчестерском психиатрическом центре. Эта работа устраивала его куда больше. Они стали вести оживленную общественную жизнь, обзавелись многочисленными друзьями, устраивали вечеринки, которым многие завидовали. Дороти уже думала, что они наконец-то хорошо устроились, наконец-то в безопасности, но тут из Центра сообщили, что намечается новое расследование по поводу медицинской практики Фредерика. В больнице начали проявлять беспокойство насчет количества случаев суицида среди его пациентов.

Но расследование было кратким, и большинство обвинений были с него сняты. В рецептах, которые он выписывал, не нашли ничего аномального. Если уж на то пошло, он применял даже меньше медикаментов, чем его коллеги.

— На мой взгляд, мы прописываем слишком много препаратов, — заявил он комиссии. — Я считаю, что оптимальный путь лечения депрессии должен сочетать в себе психотерапию и медикаментозные методы. По отдельности ни то ни другое не является эффективным, особенно в острых случаях. Однако если вы всецело полагаетесь на лекарства, риск слишком высок: в таком случае лечение протекает со скоростью, определяемой самим препаратом, а не естественной способностью пациента к исцелению.