Пока ты спал - Альберто Марини

— Еще… Еще можно все вернуть…

Киллиан сел на крышку унитаза и молча смотрел. Произнеся всего несколько слов, Марк снова лишился сил; его глаза были прикованы к глазам Киллиана, но было не ясно, видит ли он хоть что-то. Ванная комната превратилась в коробку с воспоминаниями. Киллиан снова видел перед собой того умирающего бегуна на мосту, такой же взгляд — отчаянный и одновременно опустошенный. Он видел безжизненное тело Алессандро, упавшего на пол, и кровь, стекающую с его подбородка. Видел самого себя в этой ванной, растерянного и напуганного, несколькими часами раньше.

Тело Марка соскользнуло ниже и сильнее погрузилось под воду.

Киллиан вышел из забытья и сосредоточился на стопке квадратных листочков. Потом открыл конвертик и достал из него открытку. «Чтобы ты всегда знала, во сколько позвонить мне. Я тебя очень, очень люблю. Марк». На конверте было написано просто «Для Клары».

Он начал писать: «Мне очень жаль». Сравнил почерк. Изгибы букв «о» и «е» у Марка были более правильными и округлыми. Он оторвал листок и начал заново: «Мне очень жаль, Клара». Сравнил еще раз. Нет, все равно округлые буквы выходили у Марка более правильными, пластичными. Даже «л» и «р» в имени Клары должны быть круглее. Он оторвал еще один листочек и попробовал в третий раз: «Мне очень жаль, Клара».

Ванна начинала переполняться. Киллиан закрыл кран и вернулся к своему занятию. Марк был еще жив; он не мог двигаться, но дышал. Горячая вода расширила сосуды, и кровь обильно текла из раны на шее.

Написать «Клара» так же, как это выходило у Марка, никак не получалось. Новый листок. «Мне очень жаль». Этого достаточно. Четко и ясно. Он сравнил почерк. На первый взгляд получилось похоже. Но если внимательно проанализировать, можно обнаружить маленькие несоответствия, причина которых просто-напросто в неодинаковом давлении ручки на бумагу.

Киллиан намочил бумажку в воде, как будто Марк писал эти слова, уже находясь в ванне. Он попытался слегка размыть чернила, чтобы сделать невозможным тщательный каллиграфический анализ, но вода смыла всю надпись.

Нужно было поменять план, сделать по-другому. К тому же наволочка, в которую он сложил все, что нужно было унести из квартиры Клары, все больше напоминала мешок Санта-Клауса, и не только из-за объема, но и из-за цвета: кровь, пропитавшая брюки и рубашку Марка, проступала на белой ткани.

Киллиан отправился на кухню, но не нашел там ни мешков для мусора, ни обычных пластиковых пакетов. Он открыл ящик и достал оттуда кухонный нож, держа его краем футболки, чтобы не оставить отпечатков пальцев.

Он вернулся в ванную и вытащил из горла Марка окровавленный скальпель. Ткани, разогретые горячей водой и паром, не оказывали сопротивления, и инструмент вышел без усилий. Теперь нужно было ввести в рану кухонный нож. У ножа крупное лезвие, и разрез должен получиться более широким и глубоким, уничтожив следы ранения скальпелем. Эта задача была самой трудной и неприятной за сегодня.

Ударяя Марка скальпелем, он почти ничего не почувствовал, никаких эмоций. Это было бессознательное, неожиданное, молниеносное действие, и поэтому оно не повлекло за собой никаких осложнений со стороны разума. Но хладнокровно вонзить такой нож в горло этого еле живого мужчины — совсем другое. Об этом Киллиан заранее не подумал.

Рука задрожала. Чтобы правильно выбрать положение, пришлось взять нож двумя руками. Задачу затрудняло то, что голова Марка, потерявшего сознание, слегка покачивалась на воде. Пришлось подпереть ее коленом. Киллиану не нужно было сейчас смотреть в зеркало (да и физически это было невозможно), чтобы знать, что он находится в совершенно нелепой позе. Одна нога, как точка опоры, на полу у ванны; вторая, согнутая, не дает сдвинуться голове Марка; тело наклонено вперед, обе руки сжимают кухонный нож.

Он чувствовал себя то ли тореадором, собирающимся вонзить шпагу в холку обездвиженного быка, то ли ожившим героем кровожадной настольной игры в безумного хирурга.

Кончик ножа неуверенно приблизился к ране. Спокойно. Киллиан, взмокший от пота, сосредоточился. Последнее препятствие. Он двигался, как в замедленной съемке; в настольной игре его бы уже оштрафовали за медлительность. Но он воткнул нож в рану. Сначала лезвие скользило легко, потом пришлось приложить усилие, разрезая ткани. Пока путь не преградило что-то очень твердое. Наверное, позвонок.

Киллиан выпустил воздух из легких; только сейчас он осознал, что какое-то время не дышал. В следующую секунду он открыл крышку унитаза и быстро склонился над ним. Его вырвало остатками утреннего кофе.

Реакция была вызвана отвращением, но не к крови как таковой, а к физическому насилию. Пока желудок избавлялся от содержимого, Киллиан прокручивал в голове, что он все-таки создан для мыслей, а не для действий.

Спустив воду в унитазе, он вернулся к прерванному занятию. Подняв руку Марка, он вложил в нее рукоятку ножа, плотно прижимая подушечки пальцев, чтобы оставить отпечатки. Ему было неизвестно, правша Марк или левша, а совершить роковую ошибку и подставить себя полиции не хотелось. Поэтому он повторил процедуру и с другой рукой, создав хаотичный ковер из отпечатков на рукоятке ножа.

Конечно, он не во всем следовал букве самурайского закона. Вместо того чтобы убивать врагов одного за другим, он оставлял их полуживыми. Нужно было срочно что-то решать с предсмертной запиской и окровавленным мешком.

В принципе, можно было обойтись и без прощального послания. Но с ним сценарий бы складывался лучше, более логично и последовательно. Киллиану пришла в голову новая идея. Он поднял правую руку Марка, взял его за указательный палец. Да, он мог не угадать, какой рукой привык писать Марк, но это не стало бы критической ошибкой. Прикоснувшись пальцем Марка к ране на шее, он начал выводить слова на кафельной плитке над ванной, будто писал карандашом:

«Прости, Клара. Он не мой. Я не выдержу».

Он отошел и посмотрел, что получилось. Слова хорошо читались и наверняка окажут чудовищное воздействие. Оставалась вероятность, что их проанализируют, но он подумал, что это скорее из мира полицейских телесериалов. На самом деле, его вообще не волновало, что его могут разоблачить; ему хотелось только одного: чтобы Клара как можно дольше была уверена, что ее любимый мужчина покончил с жизнью по ее вине.

Он еще раз оценил проделанную работу и оставил надпись как есть.

Чтобы получше замаскировать мешок, он решил надеть сверху еще пару наволочек. Наверняка хозяйка дома не заметит их отсутствия, ведь ей будет чем заняться в ближайшее время.

В середину заполненного кровавым бельем мешка он бросил скальпель. Потом отправился в гостевую комнату, придвинул стул к шкафу и достал все свои вещи из верхнего отделения, ничего не забыв. Нужно было стереть все следы своего присутствия в этой квартире.

Оставались только две задачи: окончательно уничтожить следы крови на полу, замытые на скорую руку. И выйти из квартиры.

Все по порядку.

Он вернулся в ванную. Марк, голубовато-бледный, не дышал. Он умер. Последние минуты его жизни были кошмаром, колоссальным мучением. Кроме тяжкой физической боли, Марк испытал сильнейшие страдания, когда все произошедшее за эти дни пробежало перед его глазами. Киллиан, все еще возбужденный, чувствовал, что все получилось наилучшим образом.