Святой Франциск Ассизский - Мария Стикко

В начале послания Франциск говорит, что Илии надлежит радоваться неприятностям и благодарить Бога за посылаемые удары, откуда бы они на исходили, как за знак особого благоволения. Далее он пишет: «Люби тех, кто так с тобою поступает и не жалей для них ничего, кроме того, что Господь даст тебе, и люби этих христиан именно с желанием, чтобы они стали добрее. Пусть это для твоего сердца будет важнее, чем сама жизнь отшельническая. Как раз по этому признаку я хочу узнать, любишь ли ты Господа и меня, раба Его и твоего, т. е. сделаешь ли так, что не будет на свете брата, согрешившего самыми страшными прегрешениями, который бы увидев твои глаза и испросив у тебя прощения за эти прегрешения, ушел и не получил его. И даже, если он не просит о прощении, ты сам спроси у него, хочет ли он быть прощенным. И если потом он придет к тебе еще тысячу раз, люби его больше, чем меня, дабы приблизить его к Богу, и всегда жалей его».

Педагогика наказания не знает более глубокой страницы, чем эта. И все же, несмотря на эту величайшую доброту, несмотря на эту любовь, которой светились его глаза при виде покаяния и которая побуждала его раскрыть объятия и предложить грешникам неиспрошенное ими прощение, — несмотря на все это, его правило казалось многим слишком строгим. Когда стало известно, что он удалился в скит Фонте Коломбо с братьями Леоне и Боницио, чтобы составить новое правило, большая группа министров явилась к брату Илии, верховному викарию. Они заявили: «Мы слышали, что сей отец Франциск пишет новое правило. Мы опасаемся, что он его сделает слишком суровым, и мы не сможем его соблюдать. И поэтому мы хотим, чтобы ты к нему пошел и сказал, что мы не хотим подчиняться этому правилу, и чтобы он его составлял для себя, а не для нас».

Брат Илия ответил, что один он не пойдет, и тогда все они отправились в Фонте Коломбо. «Чего хотят эти братья?» — спросил святой Франциск, когда они позвали его. И брат Илия ответил без особых церемоний: «Эти министры узнали, что ты пишешь новое правило и боятся, как бы ты не сделал его слишком суровым. Они говорят и свидетельствуют, что не хотят быть обязанными соблюдать его, и что ты волен составлять его для себя, но не для них».

Святой Франциск был само смирение, но при этом нападении в нем всколыхнулось его боговдохновенное «я», и, подняв глаза к небу, он призвал своего Вдохновителя и Защитника криком, в котором запечатлелась вся боль от того, что ему не поверили: «Господи, разве я не говорил Тебе, что они мне не поверят?» Казалось, голос ответил с небес: «Ничего нет твоего, Франциск, в правиле, все там Мое, и Я хочу, чтобы оно соблюдалось буквально, буквально, без поправок, без поправок, без поправок».

Рыцари здравого смысла поняли, что с героизмом не спорят, и что правило божественно героическое. Или следовать ему, или выходить из Ордена!

Они понимали это там, находясь под влиянием личности святого Франциска, но, когда оказались далеко, человеческая слабость, под грузом практических сложностей, потянула их вниз. И вот что произошло. Правило, надиктованное в скиту в коротких перерывах между молитвами при соблюдении поста на хлебе и воде, было доверено брату Илии, но когда через несколько дней святой Франциск попросил правило, генерал Ордена ответил, ничтоже сумняшеся, что потерял его!

Здравый смысл порой допускает такие небрежности.

МУЧЕНИЧЕСТВО ВОЛИ

Оппозиция в Ордене состояла из самых образованных братьев, которые, привлекая для своих рассуждений логику, более других были склонны находить в учении Франциска слабости человеческого плана. Но они не замечали, что, идя до конца по этому пути, неизбежно придут к полному отрицанию критикуемого учения, поскольку оно вовсе было лишено логики в привычном для мира сего понимании.

Эти ученые братья со времен Собора соломенных хижин просили кардинала Уголино, чтобы он убедил Франциска прислушаться к их советам, подчиниться их руководству и немного изучить правила св. Бенедикта, бл. Августина, св. Бернарда. Не слишком ли самонадеянно он полагался только на личное вдохновение?

По этому поводу кардинал с почтением нанес визит своему любимцу. Тот ничего не отвечая, взял его за руку и с импульсивностью, которая была ему свойственна от природы (он мог отдаваться ей, ибо его дух никогда не отрывался от Бога), подвел высокого гостя к братьям, собравшимся на капитул. Затем святой Франциск заговорил: «Братья мои, братья мои, Господь позвал меня на путь простоты и смирения, и этот путь Он воистину показал мне самому и тем, кто хочет верить и подражать мне. Не говорите мне ни о каком правиле, ни св. Бенедикта, ни св. Августина, ни св. Бернарда, ни о какой-то жизни или образе жизни, кроме того, который Господь в Своем милосердии показал и даровал мне. И сказал мне Господь, чтобы я стал новым союзом в этом мире, и не восхотел вести нас по иному пути, кроме пути такой науки».

В глубине души наряду с человеческой деликатностью и смирением святого, зрела и становилась все более крепкой и прекрасной, как алмаз, его уверенность в своей миссии. Когда же эта миссия ставилась под сомнение, он находил в себе силы вновь вставать, словно вдохновляемый самим Богом. Людям он не уступил бы и малой толики прав госпожи Бедности, но когда Церковь в лице кардинала Уголино дала ему понять, что было бы разумно несколько смягчить строгость предписаний, он склонил голову и позволил, чтобы из окончательного варианта правила, составленного в 1223 году и одобренного папой Гонорием III, был исключен тот стих Евангелия, который был откровением, основанием, опорой всей его жизни: «Ничего не берите с собою, ни золота, ни серебра, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха».

Где ты, далекий февральский рассвет, когда Евангелие Порциунколы слушали, как глас Божий? Тогда, в церкви Сан Николо, вместе с Бернардо да Квинтавалле и Пьетро Каттани они читали наугад из Евангелия, чтобы заложить фундамент нового Ордена. И ведь первые ученики следовали каждому его слову, и не было недовольных за маленьким Круглым Столом в Ривоторто. Что ж, теперь время героев миновало, и его дети говорят, что тот идеал был безумием. Может быть, никогда не приходилось основателю Ордена пить чашу, горшую, чем эта.

Его идеалу подрезали крылья, и святой Франциск нашел прибежище в