Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Не знаю.

Я легла на кушетку и стала глядеть в потолок.

— Интересно, спасет ли Красный Орел завтрашних осужденных?

— Нет. За его головой охотится каждый римский легионер. На месте Орла я бы затаился на несколько месяцев.

Одевшись в сумерках, я проскользнула сквозь атрий в тускло освещенную библиотеку еще до того, как на небесах разгорелась утренняя заря. На фоне масляной лампы Витрувий выглядел сплошным черным силуэтом. В профиль он напоминал остроклювую птицу.

— Их уже всех казнили? — спросила я.

Архитектор нахмурил брови.

— Кого?

— Рабов из Карцера!

Внезапно его лицо смягчилось.

— Казнь всегда проводится на рассвете, Селена. Но можешь не сомневаться, они умрут. Таков приказ.

— Чей? Полусотни присяжных, между которыми не найдется ни одного раба? Где справедливость?

Витрувий неторопливо кивнул.

— Многое в жизни несправедливо.

— Но для чего и нужен Цезарь, если не для того, чтобы исправлять кривизны?

— Нет. Его подлинная задача — охранять мир. Если ради спокойствия Рима потребуется убить две сотни рабов, он пойдет и на эту жертву.

У меня округлились глаза.

— Не то чтобы я так думал, — торопливо прибавил он. — Однако Цезарь сам в это верит.

Я села напротив него за стол, однако альбома с рисунками не достала.

— А может быть, Красный Орел вызволит их из беды?

— Нет. И я бы не стал называть это имя здесь, на вилле. То, что начиналось как досадная шутка, переросло в настоящую угрозу. Недавно распяли юношу, который покушался на Цезаря во имя этого бунтаря. Возможно, Селена, в твоих глазах он выглядит храбрецом, возможно, тебе даже жаль рабов; только не вздумай заговорить о Красном Орле в присутствии Цезаря или его сестры.

Витрувий так и не понял меня. Разочарованная, через час я вернулась к себе и пересказала Галлии наш разговор.

— Он прав, — заявила рабыня, укладывая мне волосы.

Я изумленно уставилась на нее.

— Никому не известно: возможно, мальчишка действовал в сговоре с Красным Орлом.

«Тебе известно», чуть не сорвалось у меня с языка. А впрочем, вдруг мы с Александром ошиблись? И потом, если Галлия вздумает мне довериться, она сама это сделает.

— А как же две сотни рабов?

Бывшая царевна склонила голову.

— Их распяли сегодня утром.

— Всех?! — ахнула я.

— Самым маленьким детям дали яд… — Увидев мое отражение, Галлия встала передо мной. — Не стоит этим терзаться, ведь ты свободна. Не лезь на рожон, и, вероятно, Цезарь вернет тебя в Египет. Подумай, как много ты сможешь переменить.

Закрыв глаза, я усилием воли удержалась от слез. И мысленно поклялась, что Витрувий найдет во мне самого лучшего ученика на свете. К двенадцатому дню рождения я докажу даже Октавиану, на что способна.

Декабрь 29 г. до н. э.

— У него задымились колеса! — воскликнул мой брат, вскакивая с кушетки. — Селена, ты видела?

Выбежав на арену с ведром, служитель окатил повозку водой и поспешил скрыться. В тот же миг возничий, сгоравший от нетерпения, снова стегнул коней.

— Не представляю, как может сегодня хоть что-то дымиться, — уныло заметила я, плотнее закутываясь в накидку.

Сидевший рядом племянник Цезаря небрежно махнул рукой.

— Это еще цветочки. Погоди до завтра.

— А что будет завтра?

— Судя по всему, снег, — простучала зубами Юлия в такой же накидке.

Вот уже несколько месяцев, как шелковые туники уступили место хлопковым, но теперь, в середине декабря, нас ничто не спасало от холода.

— Снег на горах? — уточнил Александр.

— Вообще повсюду. — Марцелл широко повел вокруг ладонью, которая тут же покрылась капельками тумана. — Жаль, если это продлится всю неделю сатурналий. Мама говорит, один раз снег шел три дня подряд.

Мы с братом обменялись недоверчивыми взглядами.

— А что такое? — спросила Юлия. — Вы никогда не видели снега?

— Ну, мама охлаждала в нем вино, — призналась я.

— И все? — рассмеялся Марцелл. — Но вы же пробовали nix dulchis?[31]

Я наморщила лоб.

— Подслащенный горный снег, — вставила Юлия, — смешанный с медом и фруктами.

Мы с Александром одновременно покачали головами.

— Кто ни разу не пробовал сладкий снег, тот не жил на свете, — заявил племянник Цезаря. — Надо будет поискать на рынках перед началом сатурналий.

— А что такое сатурналии? — спросил Александр.

— Семнадцатого числа все идут в храм Сатурна. — Дочь Цезаря усмехнулась. — И потом всю неделю — ни школы, ни работы. Можно не одеваться в тоги, и даже рабам разрешается ставить на скачках.

— А цирк не закроют? — вскинулся мой брат.

Я вздохнула, но Марцелл рассмеялся.

— Он всегда открыт. Говорят, если снега не будет, Помпеи приедут состязаться с Римом. В конюшни придется ходить заранее.

— А еще — каждый день пиры, — прибавила Юлия. — И все подносят друг другу подарки.

— Почему? — удивилась я.

— Просто так, ради удовольствия. Разные безделушки вроде красивого шелка или статуй. Вообще это для детей.

— И рабы меняются положением с господами, — прибавил племянник Цезаря. — Мы пересаживаемся в атрий, а прислуга — наоборот, в триклиний…

— Только не в этом году, — предостерегла Юлия. — Отец запретил. Между прочим, он говорит, что первый пир будет у Поллиона.

— За что? — простонал Марцелл. — Он же молчит, лишь когда набивает рот едой.

— По крайней мере, там будет Горация, — угрюмо заметила дочь Октавиана.

— Разве она еще может перемещаться? Срок вот-вот настанет.

— Беременные тоже умеют ходить, — возразила Юлия. — И потом, вдруг ребенок родится еще до пира?

Семнадцатого декабря пошел снег. Точно белый покров опустился на крыши домов и дороги. Фонтаны заледенели. На улицах Рима было теперь ни пройти ни проехать. Всюду гулял беспощадный ветер, пахнущий жжеными углями домашних жаровен. На лестнице храма Сатурна я взглянула на Александра — и поплотнее надвинула его капюшон.

— В этой штуковине я похож на грифона, верно? — спросил мой брат.