Морской лорд - Вирджиния Кантра

— Она заслуживает намного больше, — резко сказал Конн. — Включая привилегию остаться наедине с собой.

Наедине с собой.

В ясной холодной ночи на Люси обрушились звуки моря. Мысли постепенно поблекли и улетучились. Ее ноздри были плотно закрыты, глаза — широко распахнуты, тело — гладкое и выпуклое словно волны, по которым она скользила. Колебания волн были ее пульсом. Соленое пульсирующее сердце моря билось в ее груди.

Она двигалась вместе с течениями, и, повинуясь инстинкту, пузырьки сверкали на воде как звезды. Ослепленная созвездиями своего дыхания, погруженная в нечто восхитительное и чувственное, она виляла среди колеблющихся лесов бурых водорослей, над гребнями морских цветов. Ее усы улавливали каждое незначительное колебание, сорвавшуюся с места рыбу, раскачивающуюся водоросль, тягучую песню китов. От плотности воды ее мех слегка струился по телу.

Она всплыла на поверхность, и мир для нее взорвался ярким светом и воздухом на фоне режущего глаз и ошеломительного жидкого горизонта.

Вдохнув, она снова нырнула.

Тоска сдавила ей грудь, страх и целеустремленность давили на основание черепа.

Но под волнами все было оживленным и ясным. Легким отрывистым ударом своих плавников она повернулась и взлетела, преломляя унылые грани своего прежнего существования, словно птица. Она скинула земные оковы, бремя ответственности. В океане она была изящной, невесомой, наедине с собой.

Она была свободна.

Люси не было в их комнате.

Конн стоял в дверном проеме, чувствуя непривычную пустоту в груди.

Селки были одиночками. Он всегда предпочитал свои собственные мысли, свою компанию, свое пространство.

И все же, после столетий в роскошной изоляции своей башни, он каким-то образом привык видеть лицо Люси за ужином в конце дня, привязался к тихим беседам с ней, к ее внезапным приступам страсти и сиянию ее глаз возле пламени камина и свечей.

Камин был пуст. Люси ушла.

Конн нахмурился. Когда он начал рассчитывать на ее присутствие, жаждать ее общества?

Когда он начал прислушиваться к звуку ее голоса или шагов, как Мэдэдх?

Мэдэдх, подумал он. Тиски, сдавливавшие его грудь, ослабли. Люси, должно быть, пошла выгуливать собаку, ее обычная вечерняя прогулка по пляжу.

Успокоившись, он пересек комнату и распахнул окно. Солнечный свет померк и более не освещал небо и не отражался в море, оставив после себя серовато-пурпурное сияние, как внутреннее убранство устричной раковины, в которой Убежище — округлая жемчужина в сердце мира.

Он пробежался глазами вдоль берега, по зубчатой линии накатывающей и отступающей морской пены.

Он увидел шлюпку, закрепленную у скал, и напряжение, которое он не желал признавать, отпустило его плечи.

Он увидел собаку: длинную худую тень.

И там, в угасающем свете солнца, темнел сваленный на песок красный плащ Люси.

Сердце Конна бешено колотилось. Он напряженно вглядывался, пока его мозг пытался переварить информацию. Люси спала, Люси ранили, Люси…

Пропала.

Его сердце завыло, молчаливо протестуя.

Подхватив котиковую шкуру, он бросился вниз по ступенькам башни, его собственные пренебрежительные слова звенели в ушах.

«Вы пойдете за ней, лорд?»

«Куда? Мы находимся на острове».

А Люси не умела плавать.

Не умела…

Не должна была…

Черт побери. Он хлопнул потайной дверью, на выходе из крепости.

Она не должна была уходить в море одна. Не в первый раз. Без указаний наставника море могло ослепить ее, дезориентировать, она могла пропасть под волнами.

Потерянная.

Как пропал его отец.

Конн оступился и яростно обрушился на пляж, скорее бык, нежели человек, ослепленный страхом, потерявший свою цельность от беспокойства. Мэдэдх охранял тонкую стопку у кромки воды. Плащ Люси. Одежда Люси.

Только Люси нет.

Сердце в груди сковало льдом. Она покинула его.

Конн захотел выкрикнуть ее имя и погрузиться в море вслед за ней.

Он подавил в себе этот порыв. У него не было возможности определить ее местонахождение в безбрежном океане. Или узнать, кем она была. Прошла ли она трансформацию, потерялась или утонула.

Висевшие вдоль тела руки, сжались в кулаки.

Он стоял, прислушиваясь, забрасывая в море свою сущность и все свои чувства, чтобы найти ее. Но все, что он мог уловить, это — тихие волны прибоя и пронзительные крики морских птиц.

Мэдэдх поднялся с песка: поникшие уши, тощий хвост прижат к телу между задними лапами, будто его недалекий собачий ум взял на себя ответственность за то, что Люси ушла.

— Ты не причем, — сипло сказал Конн. — Это я.

Он дотянулся до ее плаща, словно прикосновение ткани касавшейся ее кожи, могло чуточку успокоить его, раскрыть секрет ее местонахождения или участь, ее постигнувшую. Что-то выпало из складок ее плаща и блеснуло, упав на песок.

Конн поднял это дрожащими руками.

Подвеска с аквамарином блестела на его ладони, бледная, как алмаз в свете сумерек.

Его сердце сжалось. Рука сомкнулась над камнем.

Падая на колени на жесткий песок, он уронил голову.

Люси.

Люси.

Легкое прикосновение к ее душе.

Она была Люси.

Ее имя цепью обернулось вокруг шеи, сдавливая горло. Она нырнула, чтобы ускользнуть, но звук следовал за ней на глубину, как звон колокольчика на буйке.

Она рассекала воду, преследуемая своим именем, воспоминаниями о его голосе.

Она покинула того, кто звал ее. Кого она любила. Слезы лились в море из ее больших, влажных, круглых глаз, которые видели в темноте.

Но она не вернулась. Чарующая песня моря ворвалась в ее уши, шумела в голове, когда она погрузилась вслед за солнцем, под воздействием потребности более насущной, чем голод, более убедительной, чем истощение, подталкиваемая картинами крови и слез, запятнавшими воду.

Волна за волной.

День за днем.

Она спала урывками, покачиваясь на волнах, вдыхая соленую воду. Просыпалась и плыла. Спала и снова плыла. Пока ее силы практически не истощились, пока ее сознание практически не отключилось, пока она не превратилась в тень и волю, скользящую в водяном полумраке.

Вслед за солнцем.

Домой.

Она уносила с собой того, кого любила, в своем сердце, словно пронзенном рыболовным крючком, и с каждой милей, уплывая от него, она разрывала себе грудь и истекала кровью.