Гнездо ласточки - Татьяна Тронина

Ольга вертелась перед зеркалом, разглядывая туфли. А потом тихо-тихо, стараясь никого не разбудить, запела.

* * *

Сон у Киры давно был испорчен. Просыпалась молодая женщина рано, в так называемый предутренний «час быка» – мрачное, беспокойное, тревожное время, на которое приходилось наибольшее число смертей и родов. И лежала потом без сна – до семи, до того момента, когда вставал Тим.

И в этот пусть и короткий промежуток времени Киру одолевали самые черные мысли. Мысли о том, что все плохо, что ничего уже нельзя изменить. Она убийца, она преступница…

Пусть и оправдали, но что с того? Карма ее безнадежно испорчена, гореть ей в аду (не буквально, но фигурально – в том смысле, что счастья Кире больше не видать).

Да, у нее есть Тим, любимый. Самый любимый человек на земле, ради которого Кира и жила на свете.

Да, у нее есть Дар. Или талант, если выразиться иначе. После того как Кира покинула казенные стены следственного изолятора, ей воочию, самой, удалось убедиться в том, что балет «Красная Шапочка», плод труда многих людей, и ее в том числе, – признан.

Даже больше того – уже несколько раз Кира слышала, как где-то неподалеку, из чужого телефона звучит ее музыка в виде рингтона. Это ли не один из признаков успеха для композитора? Письма поклонников, предложения о работе – написать музыку к кинофильму, например, – или участии в какой-либо постановке, проекте то и дело сыпались на нее. Это ли не признание ее способностей?

Но она убила отца, собственными руками. Да, она спасала Гелю, спасала мать, но… она убила отца.

Сказано же в Пятой заповеди – «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе».

Из глубины квартиры раздался какой-то шорох, движение.

Кира выскользнула из-под одеяла, осторожно приоткрыла дверь, ведущую в комнату для гостей. И увидела мать. Та, в одной ночной рубашке, стояла перед зеркалом, чуть приподняв подол, и разглядывала свои новые туфли.

Мать улыбалась, напевала, чуть притоптывала и выглядела такой счастливой, довольной! «Как же мало женщине надо… – подумала Кира. – Вот уж не думала, что мама будет радоваться подобной мелочи!»

– Мама… – шепотом позвала Кира. – Ты чего?

– Ой, это ты… доброе утро. А мне чего-то не спится. Вот, любуюсь.

Кира зашла в комнату, села в кресло. На соседней кровати сладко посапывала Геля.

– А я вспомнила – сегодня Преображение. «Обыкновенно свет без пламени исходит в этот день с Фавора, и осень, ясная как знаменье, к себе притягивает взоры…» Пастернак. Надо же, помню еще, – щебетала мать, красуясь перед зеркалом, точно девочка.

«Она же начитанная, столько книг прочитала – подумала Кира. – И кокетка та еще! И добрая… Столько лет терпела! Как отец мог не оценить это сокровище! Она – не виновата… Она просто любила, сильно любила его, дурочка…»

– Я бы Лиде такие же еще купила и подарила – ты же знаешь, у нас с ней один размер. Но потом вспомнила, Лиде нельзя.

– Каблук не такой уж высокий! – возразила Кира.

– Нет-нет. Лучше не рисковать сейчас. А потом уж точно не до каблуков ей, когда с коляской будет бегать.

– Костя ей помогает?

– О, еще как! Пылинки с нее сдувает…

Мать с дочерью в который раз обсуждали любимую новость – замужество и беременность Лиды.

– Я вот еще тебе что не рассказала… – понизила мать голос. – Как-то неудобно при Тиме было.

– Что за новость?

– Сергей снова с женой сошелся, с Ксенией. И они счастливы, кажется…

– Как хорошо, – улыбнулась Кира. – Как это замечательно…

Сердце у Киры даже не дрогнуло при имени Сергея. И в душе ничего не отозвалось. «Пусть он будет счастлив. Он и его жена».

– Согласна. Нет, но как удобно ноге… – щебетала Ольга.

– Мама, ты как будто и не наряжалась никогда!

Мать обернулась и посмотрела на Киру с виноватой, смущенной улыбкой и сказала:

– А ведь правда, не наряжалась…

«Отец ей не давал. Господи, господи, что она за жизнь себе выбрала… Столько пережила, а вот танцует, поет. Глупость это или что?» – с тоской подумала Кира.

Ей было жаль мать. Кажется, она все-таки ее любила. Ну а как иначе? Иначе с ума сойдешь – если отец изверг, и мать еще нехорошая… Хоть кого-то надо любить человеку. Хоть мать – можно же простить?

«А в сущности, я не преступница. Я, по большому счету, свою маму защищала. Я ее – чтила, как и положено по всем древним законам… «Чти мать свою». А отец… Он и не отец мне был! Да. Все так. Я хорошая дочь!» – эта такая простая на первый взгляд мысль еще не приходила Кире в голову.

Но, едва она об этом подумала, на душе сразу стало легче. Словно камень свалился.

– Мамочка…

– Что? – Мать обернулась.

Кира соскользнула с кресла, подбежала к той, обняла.

– Девочка моя… – обрадовалась мать.

В этот момент на кровати завозилась Геля. Подняла взъерошенную голову, потом нацепила на нос очки. И тоже вскочила, побежала азартно обниматься.

Они стояли втроем, обнявшись…

На пороге возник Тим, в пижаме. Наклонил голову, заморгал сонно, озадаченно разглядывая обнимающуюся троицу. Потом раскинул руки и зигзагами, дурачась, «полетел» к своим женщинам:

– Сокол, Сокол, я Орел, иду на снижение… Вж-жж-ж…

Приблизился, сделал круг и заграбастал всех троих – Киру, Ольгу, Гелю – в свои объятия.

Точно крыльями их всех прикрыл.