Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова

– Темно было, – усомнился Бабкин.

– А фонарь на что? Если пришлый, должен был выйти из леса и перелезть забор. Значит, останутся отпечатки на земле. А их нет.

– Ты не следопыт!

– Вдоль забора тенисто, мох и черничные заросли. Ни одного куста не притоптано. Я все облазил. Да и никто из посторонних не мог знать, что Елизавета окажется на той полянке. Нет, Серега, кто-то следил за ней.

– Или вышел одновременно на поляну. – Бабкин почесал в затылке. – А там слово за слово – и огребла старушенция.

Он вопросительно посмотрел на Сашу:

– Может, все-таки Галина?

– Не может! Хоть она и пыталась взять вину на себя.

– Ты тоже пыталась, – напомнил Макар.

– Довольно безрассудный был поступок, – буркнул Бабкин в сторону.

Саша хотела ответить, что он был продиктован исключительно заботой о подруге, но Илюшин вдруг поменялся в лице.

– Взять вину на себя, – пробормотал он, – взять вину на себя…

Схватив первую схему, он повел пальцем по старым записям.

– Что там? – подпрыгнул Бабкин.

– У тебя идея? – кинулась к нему Саша.

Макар сосредоточенно рассматривал свои каракули.

– Может, у него идея бросить все нафиг и свалить в Москву?

Саша покачала головой. Нет, Макар не из тех, кто бросает начатое. Проиграть он может, но выйти из игры в середине партии – никогда.

А Илюшин наконец-то осознал, что именно все это время оставалось на периферии его сознания.

Он уставился перед собой, собирая головоломку заново.

Некоторое время Саша с Бабкиным терпеливо ждали. Потом им надоело.

– Идея! – напомнила Стриж. – Какая?

Макар быстро переворошил кучу своих зарисовок и добрался до первого листа с человечками, на котором Рита еще не была пузатой.

– Я совсем забыл об этом за всеми своими вычислениями и попытками выстроить мало-мальски правдоподобное алиби.

– О чем забыл-то? – не выдержал Сергей.

Илюшин потряс перед ним рисунком.

– В убийстве признались не только Саша и Галка! Еще пять человек сообщили следователю, что они виновны в смерти Пудовкиной.

Об этом Бабкин услышал впервые и воззрился на Макара в изумлении.

– И кто же все эти честные люди?

– Один – боксер Валера. Его я пока скидываю со счетов. У меня сложилось впечатление, что он просто повторил фразу за Сысоевыми, потому что не знал, что говорить.

– А промолчать не мог?

– У него сложно устроена голова. Там три шурупа, бечевка и поролон, в ней так с ходу и не разберешься.

Бабкин одобрительно усмехнулся:

– Этот парень мне нравится.

– Он идиот!

– Он пострадал от твоих рук. Цеховая солидарность встает во мне в полный рост. Кто еще двое?

– Муж и брат Сысоевой. И это, Серега, самое интересное.

– Так и сказали: «прикончили мы нашу бабусю»?

Саша внимательно слушала, переводя взгляд с одного на другого.

– Именно так. Правда, сначала признался Олег, но по нему сразу было видно, что он пытается выгородить Галку. Последний аккорд шарахнула по клавишам Нина, но запоздала. А вот Петруша с Григорием выступили как раз вовремя.

– Что на них нашло?

– Отличный вопрос! Я тоже спросил себя, что это на них нашло. Но только сейчас вспомнил, что они единственные совершенно точно были во дворе, когда совершалось убийство. Правда, в чужом дворе. Но это не имеет значения.

– Не томи, голубь, – попросил Бабкин. – Ты к чему ведешь?

– К тому, что они явно выгораживали кого-то из своих. А если объединить это с замечанием Петруши о неудачном платье жены, вырисовывается любопытнейшая картина.

2

Ничего у Нины не получалось, все валилось из рук. И шарлотка не поднималась в духовке, и компот скис на второй день, и даже пылесос сломался.

Сысоева поймала проходящего мимо кота и прижала к себе:

– Утешь меня, Берендеюшка.

Держала она его, подлеца, крепко. Но кот применил обычную кошачью магию: растворил в своем организме все кости, вытек из рук и просочился сквозь дверь.

– Попроси еще у меня курицы! – крикнула ему вслед Нина. – Троглодит мохнатый.

– Кого ругаешь, Ниночка?

В кухню заглянул озабоченный Петруша.

– Никого не ругаю, Петя. Себя только.

Она озабоченно пощупала мужу лоб. Нет, не горячий. А взгляд воспаленный, и выглядит супруг так, словно температурит вторые сутки.

Нина, приобретшая когда-то на брачном рынке селезня вместо сокола, поначалу пыталась выдергать селезню все перья и нарисовать на выщипанной тушке контуры приличной хищной птицы. Но быстро опомнилась. Быть может потому, что увидела, как из ее бестолкового братца Алевтина лепит не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку, выдавливая из него по капле того счастливого человека, каким Гриша был когда-то. А может, в глубине души она была добра к другим и строга к себе, а это парадоксальным образом облегчает жизнь не только окружающим, но и обладателю подобных качеств.

«Ты его выбрала сама, – сказала себе Нина. – Что ж ты его мучишь, бедного? Ну не подошло тебе, зачем же ножницами сразу кроить по живому? Верни в лавку, может, кому другому пригодится».

Но родился Олег, и возвращать неудачное приобретение стало поздно. Нина от материнства расцвела и внезапно стала замечать, какой дивный изумрудный отлив перьев у ее селезня, как смешно и мило он переваливается, когда спускается к воде, как заботлив он к ней и нежен.

«Бери, что дают, и цени, что взял» – таков был бы девиз Нины Борисовны, высеченный на гербе. Алевтина противостояла бы ей с щитом «Бей своих, чтобы чужие боялись».

– Ты Алевтину не видел? – рассеянно спросила Нина.

– Она домик поехала смотреть.

– А Гриша?

– Вернулся недавно.

– Я пуделя кормил! – послышался сочный бас, и в кухню ввалился Григорий. Сразу стало тесно.

«Господи! Еще ж пудель!»

– Как он? – жалостливо спросила Нина.

– По Лизавете своей страдает. – Гриша обыскал кастрюльки, поднял крышку над булькающим на плите варевом, обжегся, с грохотом уронил ее и долго дул на пальцы. – Лежит, морду вытянул, глазами смотрит, вздыхает.

Нина укоризненно покачала головой. Вот бесчувственный тип ее братец!

– Что ж ты его сюда не взял?

– Да ему там целая комната выделена. Запахи знакомые, все такое. Я его кормить стал, смотрю – на зенках-то у него бельма. Он, поди, уж и не видит почти ничего.