Чернобыльская молитва. Хроника будущего - Светлана Алексиевич

"Я лежала в больнице…

Мне было так больно… Я просила маму: «Мамочка, я не могу терпеть. Лучше убей меня!»

"Такая чёрная туча… Такой ливень…

Лужи стали жёлтые… Зеленые… Как будто в них налили краски… Говорили, что это пыльца от цветов… Мы не бегали по лужам, только смотрели на них. Бабушка закрывала нас в погребе. А сама становилась на колени и молилась. И нас учила: «Молитесь!! Это – конец света. Наказание божье за наши грехи». Братику было восемь лет, а мне шесть. Мы стали вспоминать свои грехи: он разбил банку с малиновым вареньем… А я не призналась маме, что зацепилась за забор и порвала новое платье… Спрятала в шкафу…

Мама часто надевает чёрное. Чёрный платок. На нашей улице все время кого-то хоронят… Плачут. Услышу музыку – бегу домой и молюсь, читаю «Отче наш».

Молюсь за маму и папу…"

"За нами приехали солдаты на машинах. Я подумал, что началась война…

У солдат на плечах висели настоящие автоматы. Они говорили непонятные слова: «дезактивация», «изотопы»… В дороге приснился сон: произошёл взрыв! А я живой! Нет дома, нет родителей, нет даже воробьёв и ворон. В ужасе просыпался, вскакивал… Раздвигал шторы… Смотрел в окно: нет ли в небе этого гриба кошмарного?

Помню, как солдат гонялся за кошкой… На кошке дозиметр работал, как автомат: щёлк, щёлк. За ней – мальчик и девочка… Это их кошка… Мальчик ничего, а девочка кричала: «Не отдам!!» Бегала и кричала: «Миленькая, удирай! Удирай, миленькая!»

А солдат – с большим целлофановым мешком…"

"В доме мы оставили, закрыли моего хомячка. Беленького. На два дня ему еды оставили.

А уехали насовсем"…

"Я впервые ехала в поезде…

Поезд был набит детьми. Маленькие ревут, выпачкались. Одна воспитательница на двадцать человек, а все плачут: «Мама! Где мама? Хочу домой!» Мне – десять лет, такие девочки, как я, помогали успокаивать маленьких. Женщины встречали нас на перронах и крестили поезд. Несли домашнее печенье, молоко, тёплую картошку…

Нас везли в Ленинградскую область. Там уже, когда подъезжали к станциям, люди крестились и смотрели издали. Боялись нашего поезда, на каждой станции его долго мыли. Когда на одной остановке мы выскочили из вагона и забежали в буфет, никого туда больше не впустили: «Тут чернобыльские дети едят мороженое». Буфетчица кому-то по телефону говорила: «Они уедут, мы помоем пол с хлоркой и прокипятим стаканы». Мы слышали…

Встречали нас врачи. Они были в противогазах и резиновых перчатках… Забрали у нас одежду, все вещи, даже конверты, карандаши и ручки, сложили в целлофановые пакеты и закопали в лесу.

Мы так напугались… Долго потом ждали, как начнём умирать…"

"Мама с папой поцеловались, и я родилась.

Раньше я думала, что никогда не умру. А теперь знаю, что умру. Мальчик лежал вместе со мной в больнице… Вадик Коринков… Птичек мне рисовал. Домики. Он умер. Умирать не страшно. Будешь долго-долго спать, никогда не проснёшься. Вадик мне говорил, что когда он умрёт, будет долго жить в другом месте. Ему об этом сказал кто-то из старших мальчиков. Он не боялся.

Мне снился сон, как я умерла. Я слышала во сне, как плакала моя мама. И проснулась…"

"Мы уезжали…

Хочу рассказать, как прощалась с нашим домом моя бабушка. Она попросила отца вынести из кладовой мешок пшена и разбросала его по саду: «Божьим птичкам». Собрала в решето яйца и высыпала во дворе: «Нашему коту и собаке». Нарезала им сала. Вытряхнула из всех своих мешочков семена: морковки, тыквы, огурцов, лука-чернушки… Разных цветов… Рассыпала по огороду: «Пускай в земле живут». А потом поклонилась дому… Поклонилась сараю… Обошла и поклонилась каждой яблоньке…

А дедушка, когда мы уходили, снял шапку…"

"Я был маленький…

Шесть, нет, восемь лет, кажется. Точно, восемь. Посчитал сейчас. Помню много страхов. Боялся бегать босиком по траве. Мама напугала, что умру. Купаться, нырять – всего боялся. В лесу рвать орехи. Взять в руки жука… Он же по земле ползает, а она заражённая. Муравьи, бабочки, шмели – все заражённые. Мама вспоминает. Что в аптеке ей посоветовали давать мне йод по чайной ложке! Три раза в день. Но она испугалась…

Мы ждали весну: неужели снова вырастет ромашка? Как раньше? Все у нас говорили, что мир поменяется… По радио и по телевизору… Ромашка превратится… Во что она превратится? Во что-то другое… А у лисы вырастет второй… хвост, ёжики родятся без иголок, розы без лепестков. Появятся люди, похожие на гуманоидов, они будут жёлтые. Без волос, без ресниц. Одни глаза. А закаты станут не красные, а зеленые.

Я был маленький… Восемь лет…

Весна… Весной из почек, как всегда, раскрутились листья. Зеленые. Зацвели яблони. Белые. Запахла черёмуха. Раскрылись ромашки. Они были такие же. Тогда мы побежали на речку к рыбакам: у плоток по-прежнему голова и хвост? И у щуки? Проверяли скворечни: прилетели скворцы? А будут ли у них дети?

У нас появилось много работы… Мы все проверяли…"

"Взрослые шептались… Я слышал…

С моего года рождения (с восемьдесят шестого) – ни мальчиков, ни девочек в нашей деревне нет. Я – один. Врачи не разрешали…. Пугали маму… Что-то такое… А моя мама сбежала из больницы и спряталась у бабушки. И тут я… Нашёлся… Ну, родился, значит. Я все это подслушал…

Братика и сестрички у меня нет. А я очень хочу. А откуда дети берутся? Я бы пошёл и разыскал себе братика.

Бабушка мне по-разному отвечает:

– Бусел в клюве приносит. А то, бывает, на поле девочка вырастет. Мальчиков в ягодах находят, если птица кинет.

Мама говорит иначе:

– Ты мне с неба упал.

– Как?

– Дождь пошёл, и ты мне прямо на руки упал.

Тётя, ты писательница? Как это меня могло не быть? А где бы я был? Где-то высоко, на небе? А может, на другой планете…"

"Раньше я любила ходить на выставки… Смотреть картины…

В наш город привезли выставку о Чернобыле… Бежит по лесу жеребёнок, он из одних ног, их восемь-десять, телёнок с тремя головами, сидят в клетке лысые кролики, ну как пластмассовые… Люди гуляют по лугу в скафандрах… Деревья выше церквей, а цветы, как деревья… Я до конца не досмотрела. Наткнулась на картину: мальчик тянет руки, может, к одуванчику, может, к солнцу, а у этого мальчика вместо носа… хобот. Захотелось плакать, кричать: «Не надо нам таких выставок! Не возите! И так вокруг все говорят о смерти. О мутантах. Не хочу!!» Первый день на выставке были люди, пришли, а потом ни одного человека. В Москве, Петербурге, писали в газетах, на неё ходили толпами. А у нас – пустой зал.

Я ездила в Австрию на лечение, там есть люди, которые могут повесить такую фотографию у себя дома. Мальчика с хоботом… Или вместо рук у него ласты… И каждый день на неё смотреть, чтобы не забывать о тех, кому плохо. Но когда живёшь тут… То это не фантастика и не искусство, а жизнь. Моя жизнь… Если мне выбирать, то лучше повешу в своей комнате красивый пейзаж, чтобы все там было нормальное: и деревья, и птицы. Обыкновенное. Радостное…