Увядание - Лорен Де Стефано

– Я очень расстроилась, когда узнала о смерти Роуз, – говорит она, прижимая руку к сердцу. – Мы были подругами.

– Мы тоже.

Мне кажется, Линден, все еще стоящий на противоположной от меня стороне комнаты, смеется чьей-то шутке.

– Он не выглядит подавленным, – замечает она с беззаботной улыбкой, которая напоминает мне о том, какой была Сесилия до рождения ребенка. – Я рада, что он не замкнулся в себе. Мы все… Муж работает в больнице с отцом Линдена. Мы слышали, что Роуз заболела. Линдена давно не было видно на вечеринках.

– Ему было непросто, но он справляется, – пространно отвечаю я.

– Ты, должно быть, волшебница.

Линден обнимает меня и, все еще посмеиваясь над только ему понятной шуткой, начинает представлять меня друзьям Вона, их женам и даже тем, с кем познакомился лишь сегодня вечером. Я никогда не видела его таким. Таким счастливым и… свободным.

Домой мы возвращаемся уже под утро. Линден позволил себе выпить вина и сейчас настолько расслаблен, что, пока мы поднимаемся в лифте на мой этаж, стоит, привалившись ко мне всем телом. Он решил проведать перед сном Боуэна, а его кроватка – в спальне Сесилии. Были разговоры о том, чтобы обустроить детскую на каком-нибудь другом этаже. Однако перевод Боуэна в отдельную комнату стал источником беспрерывных споров между Сесилией и Воном. Она наотрез отказывается расставаться с сыном, а Вон считает, что в доме неприлично много пустующих помещений. Спальня Роуз в конце коридора остается закрытой. Даже Сесилия не рискует предложить переделать ее в детскую.

Протягиваю Линдену коробку с эклерами, которую я захватила для Сесилии. Он бросает на меня долгий взгляд, говорит: «Какая же ты заботливая», – и, быстро поцеловав, исчезает за дверью ее спальни.

Вернувшись к себе, иду в ванную. Тщательно умываюсь, прополаскиваю в раковине волосы, переодеваюсь в ночную рубашку и тут же понимаю, что заснуть мне не удастся. Тело буквально ломит от желания танцевать, а в голове водоворот из огней, музыки и мыслей об океане. Если бы я на самом деле была сиротой, как думает Линден, и провела свое детство в специальной школе для невест, то, возможно, смогла бы полюбить такую жизнь. Сама вижу, как легко ею увлечься.

Подумываю, не вызвать ли мне Дейдре, чтобы она помассировала мне усталые ноги или налила ванну с ромашкой (науку приготовления которой мне, наверное, никогда не постичь), но, вспомнив, как уже поздно, решаю отказаться от этой затеи. Возникает новый план. Стучу в дверь Дженны и спрашиваю с трудом соображающую спросонья хозяйку комнаты, можно ли мне лечь с ней рядом. В ответ получаю едва различимый в темноте комнаты кивок.

– Передала вольной жизни от меня привет? – спрашивает она, поправляя на мне одеяло.

Обняв руками подушку, рассказываю Дженне о сосульках, голограмме, имитирующей сугробы, и угощениях.

– От клубники в шоколаде язык проглотить можно, – погружаюсь я в воспоминания. – А еще там был огромный шоколадный фонтан. Жаль, ты сама этого не видела.

– Звучит неплохо, – говорит она несколько сдавленно и закашливается.

Днем Дженна тоже кашляла, да и выглядит она в последнее время совсем не цветуще. Я придвигаюсь к ней поближе, пробую лоб. Но, поскольку на сегодняшней вечеринке с помощью алкоголя расслабился не только Линден, понять, есть ли у нее жар, у меня не выходит.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Просто устала. И дышать тяжеловато. Это из-за погоды.

Она снова кашляет, и я вдруг чувствую у себя на щеке что-то теплое. Все внутри холодеет.

– Дженна?

– Что?

Я хочу и дальше лежать вот так, в темноте, и не видеть, какое новое потрясение мне приготовила злая судьба. Хочу заснуть, а проснувшись утром, узнать, что волноваться не о чем.

Нет, это не для меня. Протягиваю руку и щелкаю выключателем. Дженна снова закашливается. На ее губах алеют капельки крови.

Ребенок плачет без остановки. Личико его раскраснелось. Прижав сына к плечу, Сесилия ходит по комнате взад и вперед. Она говорит ему успокаивающие слова, но все без толку, по его щекам, не иссякая, катятся крупные слезы. Сесилия даже не пытается их вытереть.

Вон внимательно осматривает Дженну, ощупывает ее шею под нижней челюстью, придерживая грубым шершавым пальцем язык, заглядывает в горло. Ослабевшая Дженна с явным трудом выносит его прикосновения.

Линден забирает у Сесилии ребенка. Малыш приветствует отца радостным гуканьем, но уже через секунду снова принимается плакать. Сжимаю виски ладонями.

– Ты не мог бы вынести его отсюда? – не выдерживаю я.

Вон в третий раз спрашивает Дженну, сколько ей лет. Она ему в третий раз отвечает, что ей девятнадцать. Да, она уверена.

Линден выходит в коридор с плачущим сыном на руках, но в комнате все равно слышны крики младенца.

– Так что с ней? – обращается к Вону Сесилия – Что?

– Вирус, – отвечает Вон с, как мне кажется, наигранным сочувствием.

Я вижу перед собой гигантского мультяшного змея. Для него жизнь Дженны гроша ломаного не стоит.

– Нет, – раздается чей-то голос.

Мгновение спустя понимаю, что он принадлежит мне. Сесилия дотрагивается до моей руки, но я отмахиваюсь от нее.

– Такого просто не может быть. Это невозможно.

Дженна закрывает глаза. У нее нет сил даже на то, чтобы выслушать свой смертный приговор. Как же болезни удалось так быстро ее подкосить?

– Но вы ведь сможете ее вылечить, правда? – настаивает Сесилия. Слезы струятся по ее лицу, стекая за воротник блузки. – Вы же работаете над противоядием.

– Боюсь, оно еще не готово, – объясняет ей положение вещей Вон. – Но мы постараемся сделать так, чтобы она дожила до его изобретения.

Он легонько щелкает ее пальцем по носу, но сейчас на нее это не действует. Она делает шаг назад, тряся головой.

– И на что же вы угрохали такую уйму времени? – восклицает она. – Вы же целыми днями не вылезаете из подвала.

Губы ее дрожат, а дышит она частыми короткими вдохами-всхлипами. Сесилия верит: он так усердно работает в подвале над созданием антидота, что скоро всех нас спасет. Жаль, я совсем не разделяю ее надежд.

– Дорогая, пора…

– Нет! Нет, сделайте же что-нибудь, и сделайте это прямо сейчас.

Они принимаются яростно спорить вполголоса. Я тону в водовороте их слов, рыдания Сесилии накрывают меня, будто волной. Становится трудно дышать. Хочу, чтобы они оба поскорее отсюда убрались. Вон и его домашняя любимица. Залезаю в постель к Дженне, вытираю кровь с ее губ. Она уже почти провалилась в забытье. «Пожалуйста», – шепчу я ей на ухо. О чем прошу – и сама не знаю. Как будто от нее хоть что-нибудь зависит.