Друг моей юности - Элис Манро

– Для меня это был последний раз, – сказала Майя. – Закрыло вопрос истинной и безнадежной любви. Больше никогда в жизни.

А как же тогда Харви?

– Это для поддержания формы, – объяснила Майя.

Джорджия устроилась на неполный день в книжный магазин. Она работала несколько вечеров в неделю. Бен ушел в ежегодный рейс. Лето выдалось необычно жарким и солнечным для Западного побережья. Джорджия носила волосы распущенными, почти перестала пользоваться косметикой и прикупила мини-платьев с воротником хальтер. Сидя на табуретке у входа в магазин, демонстрируя голые загорелые плечи и крепкие загорелые ноги, она была похожа на студентку – умную, полную сил и смелых убеждений. Людям, заходящим в магазин, нравилось смотреть на такую девушку, то есть на такую женщину, как Джорджия. Им нравилось с ней болтать. Как правило, они приходили в одиночку. Не обязательно одинокие люди, просто им не с кем было поговорить о книгах. Джорджия поставила чайник за конторкой и заваривала малиновый чай. Особо избранные покупатели приходили со своими кружками. Майя захаживала в гости, сливалась с фоном, забавляясь и завидуя.

– Ты знаешь, что это у тебя тут? – спросила она Джорджию. – У тебя тут салон! О, как мне хотелось бы иметь такую работу! Я бы даже согласилась работать обычным продавцом в обычном магазине, где надо складывать одежду, искать нужный товар для покупателей, считать сдачу и говорить «спасибо» и «кажется, похолодало, – может, дождь будет».

– Ты можешь найти такую работу, – сказала Джорджия.

– Нет, не могу. Мне не хватит дисциплинированности. Меня слишком плохо воспитали. Я даже дом вести не смогла бы без миссис Ханны, миссис Чен и Сэди.

Она говорила правду. Для современной женщины у Майи было очень много слуг, хотя они приходили в разное время и делали каждый свою работу – не так, как раньше, когда у богачей был штат прислуги с проживанием. Даже еду для званых ужинов – казалось бы, носящую на себе печать равнодушной руки Майи, – готовил кто-то другой.

Обычно Майя бывала занята по вечерам. Джорджию это, скорее, радовало – на самом деле ей не хотелось, чтобы Майя приходила и спрашивала книги с выдуманными ею идиотскими названиями, превращая работу Джорджии во что-то вроде игры. Джорджия воспринимала магазин всерьез. Она тайно, искренне полюбила его, хотя не могла бы объяснить эту любовь. Помещение было длинное, узкое, со старомодным сужающимся входом – дверью между двумя витринами, расположенными под углом. Со своего сиденья за конторкой Джорджия видела, как отражения в одной витрине отражаются в другой. Эта улица не была специально приукрашена для туристов. Широкая, идущая с востока на запад, по вечерам она наполнялась желтоватым светом, отраженным от бледной штукатурки зданий – не очень высоких, – незатейливых витрин, почти пустых тротуаров. Эта простота казалась Джорджии свободой после вьющихся тенистых улиц, засаженных цветами участков и обвитых плющом окон Оук-Бэй. Здесь книги могли существовать сами по себе, как никогда не смогли бы в хитроумно устроенных, зазывающих покупателя пригородных книжных лавках. Длинные ровные ряды книг в мягких переплетах. (Большинство изданий «Пингвина» тогда еще выходило с простыми оранжево-белыми или бело-синими обложками; ни картинок, ни узоров – только заглавия, без прикрас и объяснений.) Магазин был прямым проспектом, полным сокровищ, обещаний, сулящих исполнение. Некоторые книги Джорджия не читала и, скорее всего, никогда не прочтет, но их заглавия, торжественные или загадочные, были для нее очень важны. «Похвала глупости». «Корни совпадения». «Расцвет Новой Англии». «Идеи и цельность».

Иногда она вставала и упорядочивала книги на полках. Беллетристика стояла по алфавиту, по фамилиям авторов – логично, но скучно. А вот книги по истории, философии, психологии и прочим наукам располагались согласно определенным сложным и дивным правилам, на основе хронологии и содержания. Джорджия немедленно усвоила эти правила и даже усовершенствовала их. Ей не нужно было прочитывать бо́льшую часть книги, чтобы узнать о ней все. Она постигала книгу мгновенно, словно нюхом.

По временам, когда в магазине никого не было, Джорджию заливало безграничное спокойствие. Тогда ей даже книги не были важны. Она сидела на табуретке и созерцала улицу – терпеливая, выжидающая, самодостаточная, застывшая в идеальном равновесии.

Она сначала увидела отражение Майлза – призрак в шлеме, ставящий мотоцикл у тротуара, – и только потом его самого. Ей помнилось, что она заметила его смелый профиль, бледность, пыльно-рыжие волосы (он снял шлем и встряхнул волосами, прежде чем войти в магазин) и быструю, крадущуюся походку – она казалась нахальной, походкой оккупанта, даже в отражении.

Конечно, он скоро заговорил с Майей – как все покупатели. Он сказал ей, что он водолаз. Ищет затонувшие корабли, пропавшие самолеты, трупы. Сейчас его наняла одна богатая пара из Виктории – они собираются в круиз, на поиск сокровищ, и как раз занимаются организацией. Их имена и координаты точки назначения – все это тайна. Охота за сокровищами – безумное дело. Ему и раньше приходилось этим заниматься. Постоянно он живет в Сиэтле, там у него жена и маленькая дочка.

Любое его слово вполне могло быть ложью.

Он показывал ей иллюстрации в книгах – рисунки и фотографии моллюсков, медуз, португальских военных корабликов, саргассовых водорослей, карибских летучих рыб, венериных поясов. Он знал, какие рисунки сделаны с натуры, а какие – фальшивки. Потом он отошел и забыл про Джорджию, выскользнул из магазина, пока она разговаривала с другим покупателем. Даже не попрощался. Но в другой вечер опять пришел и рассказал ей про утопленника, застрявшего в каюте лодки, – он выглядывал в иллюминатор так, словно ему очень интересно, что происходит под водой. Майлз то был учтив с Джорджией, то избегал ее, то вел безличные разговоры, придвинувшись к ней очень близко, то, забыв о ней, прочесывал магазин, то смотрел на нее подолгу, не улыбаясь, серыми глазами, и вскоре привел ее в смятение, не лишенное, однако, приятности. Он пропал на два вечера, потом пришел и внезапно предложил подвезти ее домой на мотоцикле.

Джорджия согласилась. Она никогда в жизни не ездила на мотоцикле. Ее машина стояла на парковке возле магазина. Джорджия знала, что должно произойти.

Она сказала ему, где живет:

– Всего в нескольких кварталах от пляжа.

– Ну тогда мы поедем на пляж. Посидим там на бревнах.

Так они и сделали. Посидели на бревнах. Потом, хотя на пляже еще не совсем стемнело и еще гуляли люди, они занялись любовью под жалким прикрытием двух-трех кустов дрока. Джорджия пошла домой пешком – с новыми силами, с новой легкостью на сердце, обласканная вселенной. И ничуточки не влюбленная.

– Машина не завелась, – сказала она бебиситтерше, бабушке с их же улицы. – Пришлось всю дорогу идти пешком. Я замечательно прогулялась. Замечательно. Получила большое удовольствие.

Волосы у нее были всклокочены, губы распухли, в одежду набился песок.

Теперь ее жизнь была наполнена мелким враньем. Она ставила машину у далеких пляжей, на лесоповальных дорогах, удобно расположенных недалеко от города, на извилистых проселках Сааничского полуострова. На карту города, что хранилась у нее в голове, – с маршрутами до магазинов, работы, домов друзей – наложилась еще одна: окольных дорожек, по которым она шла, охваченная страхом (но не стыдом) и возбуждением, шатких укрытий, временных убежищ, где они с Майлзом занимались любовью, – часто в пределах слышимости проезжающего транспорта, группы туристов, семейного пикника. И сама Джорджия, наблюдая за своими детьми на карусели или осязая ладонью совершенную форму лимона в супермаркете, прятала в себе другую женщину, что лишь несколько часов назад постанывала и елозила на папоротнике, на песке, на голой земле или – в грозу – в собственной машине. Она с упоением выкидывала эту женщину из головы, уходила в отрыв, собиралась с мыслями и добиралась домой. Неужели у всех так? Джорджия исподволь разглядывала других женщин в супермаркете. Она искала признаки – мечтательность или вызов, особую драматичность наряда, особый ритм движений.