Коридоры власти - Чарльз Сноу

— Это Гектор Роуз.

По телефону его тон был много холоднее обычного.

— Мне ненавистна сама мысль о том, дражайший Льюис, чтобы нарушать ваш воскресный покой. Я бы ни за какие блага мира не позволил себе подобной бестактности, если бы не обстоятельства. Умоляю, извинитесь за меня перед вашей супругой. Мне действительно очень, очень, очень жаль.

Из этой прелюдии я сделал вывод, что Роузу необходимо видеть меня сегодня же. Мы с ним выпьем чаю в «Атенеуме» в половине пятого. Я не хотел идти, но Роуз больше не рассыпался в любезностях — он настоятельно требовал. В ответ на мое неохотное «да» разветвленные извинения и благодарности возобновились.

Мы с Маргарет оба расстроились — пропал день. Роуз, сказал я, никогда на воскресенье ничего не назначал, тем более с такой срочностью, даже в войну. Надо же, лично явится из своего Хайгейта; вскользь я подумал, что ни разу не был у него дома. Маргарет, моим объяснением отнюдь не удовлетворенная, корила меня за покладистость.

Как и мне, ей не надо было объяснять: неожиданный вызов имеет отношение к законопроекту. В пятницу вечером мы узнали, что Кейв не ошибся в прогнозе — особый комитет пришел к соглашению.

— Все равно дело могло подождать до завтрашнего утра, — заметила тем не менее Маргарет.

Я шел сквозь промозглые сумерки и думал о нашей уютной гостиной. Маргарет была права: дело Роуза терпело отлагательства. Еще как терпело.

Настроение мое не улучшилось, когда такси подкатило к клубу. Окна были темны; на тротуаре, в снежной каше и отсветах фар, ежился Гектор Роуз. Извинения начались прежде, чем я расплатился с таксистом.

— Дражайший Льюис, оплошность, допущенная мною сегодня, нелепостью превосходит все мои предыдущие оплошности, вместе взятые. Умоляю, простите меня. По неведомой причине мне казалось, что нынешнее воскресенье как раз из тех, когда клуб открыт. Вне всякого сомнения, мне случалось ошибаться чаще, чем многим из нас, однако ошибки, подобной этой, я от себя никак не ожидал. — Объяснения становились все изощреннее, теперь они дышали сарказмом, будто Роуз на самом деле обвинял меня.

— Смею надеяться, — продолжил Роуз с увлечением, — последствия «непростительной рассеянности» не являются «вовсе непоправимыми» — действительно, «наш клуб» закрыт, но, может, открыт «Старший», может, меня не слишком затруднит проследовать туда, ибо это совсем недалеко, и там выпить чашку чаю.

Что характерно, общеизвестные и даже бьющие в глаза факты Роуз выдавал как секретную информацию. Я не хуже его сквозь снежную крупу видел освещенные окна «Клуба объединенных вооруженных сил», который Роуз именовал «Старшим», оттого что в него допускаются исключительно старшие офицерские чины. Единственное, чего мне хотелось, — чтобы Роуз прекратил паясничать и мы уселись наконец где-нибудь в тепле.

И мы уселись в тепле. Мы заняли столик в углу клубной гостиной и заказали чай с маффинами. Роуз был одет неофициально — в клубный пиджак и брюки серой фланели. Однако переходить к делу и не думал. Не похоже на Роуза; я, можно сказать, растерялся. Обычно Роуз переходит к делу резко, будто кран выключает, — конечно, не раньше, чем сочтет прелюдию удовлетворительной, а у него свои критерии. Он выработал такой специфический стиль поведения, и так разнится этот стиль с истинной его натурой, что лишь человек привычный уловит его настроение, и то не всегда. Изощренные извинения сменились светской болтовней. Меня не отпускало пренеприятное чувство, что повод, по которому Роуз настоял на встрече, слишком серьезный, что Роуз просто тянет время, не знает, с какого боку подступиться.

Мы выпили чай и съели маффины. Роуз взялся за воскресную газету, стал проявлять повышенное внимание к рубрике «Книжное обозрение». Нашел пару-тройку новинок, могущих заинтересовать мою жену, перед которой он виноват, которой он испортил воскресенье, вырвав из лона семьи дражайшего Льюиса… И так далее и тому подобное.

Обычно я терплю, но тут не выдержал.

— Зачем вы меня пригласили?

Роуз ответил невнятным выражением лица.

— Полагаю, — продолжил я, — наше присутствие здесь связано с Роджером Квейфом. Я прав?

— Связано, но не напрямую, — ответил Роуз отрывисто — перестроился наконец на деловой тон. — Нет, насколько мне известно, ничего судьбоносного не случилось. Начальство практически готово утвердить законопроект, при составлении какового паче чаяния авторами было явлено изрядно здравого смысла. Законопроект зачитают на заседании палаты на следующей неделе. Разумеется, это компромиссный вариант, однако и в нем найдется горсть рациональных зерен. Будет ли наше начальство настаивать на сохранении этих зерен, если ситуация перейдет в категорию критических, — другой вопрос. Будет ли на этом настаивать наш друг Квейф, когда окажется в полосе огня? По моему скромному мнению, тут есть о чем подумать… — Роуз уже сбросил личину — но продолжал наблюдать за мной.

— Я вас внимательно слушаю.

— Полагаю, это было бы логично, — изрек Роуз как бы с высоты Олимпа, как Юпитер, еще не определившийся с фаворитом и довольный, что не нужно утруждаться интимничаньем. — Не берите это в голову, мой вам совет, любезнейший Льюис.

— А что тогда брать? — Я снова затруднялся с расшифровкой выражения его лица — властное, оно теперь, когда Роуз не вымучивал улыбки, казалось почти искренним.

— Кстати, — продолжал Роуз, — мне пришлось провести некоторое время с сотрудниками отдела госбезопасности. — И добавил со злостью: — Весьма продолжительное время, смею заметить.

Внезапно до меня дошло — по крайней мере показалось, что дошло. Первое января выпадает нынче на вторник. Каждый год Роуза включают в комитет, составляющий списки на представление к наградам и титулам. Возможно ли, чтобы из нашего министерства произошла утечка информации?

— Что, отдельные фамилии стали известны? — спросил я.

Роуз посмотрел раздраженно.

— Боюсь, любезный мой Льюис, я не совсем улавливаю вашу мысль.

— Я имел в виду фамилии из списка, который будет оглашен на следующей неделе.

— Нет, дорогой друг, ничего подобного не случилось. Дело совершенно не в этом.

Обычно Роуз более успешно скрывает нетерпение. Теперь, прежде чем снова заговорить, и заговорить спокойно, четко, взвешенно, Роузу пришлось предпринять определенные усилия.

— Любезнейший Льюис, я не хотел пугать вас понапрасну. Однако я припоминаю, как несколько месяцев назад рассказывал вам о заявлениях самых разных сторон, каковые заявления ваш покорный слуга опровергал по мере своих слабых сил. Когда же это было, не подскажете, любезнейший Льюис?

У нас обоих отличная память, притом натренированная. Роуз и без меня знал, что эти именно слова были произнесены им в сентябре уходящего года, одновременно с предостережением о заточке ножей. Мы с одинаковым успехом могли бы конспект разговора написать.

— С великим сожалением вынужден отметить, дражайший мой Льюис, что не смогу сдерживать натиск до бесконечности. Этим гражданам — не подскажете, как они сами себя называют, на своем отвратительнейшем жаргоне? — мне помнится, «влиятельными группами». Так вот, им не привыкать идти по головам. От них нет спасения. Отдельных наших ученых — я говорю о наиболее выдающихся ученых, чьим мнением правительство руководствуется при выборе оборонительной политики, — каковую политику проводит и наш друг Квейф, о чем нет нужды сообщать вам лишний раз, — так вот, отдельных наших ученых влиятельные группы вознамерились подвергнуть внеочередной проверке на благонадежность. Кажется, официальное название этой проверки — не сочтите дурным каламбуром — «двойная проверка».