Время жить - Александр Лапин

Человеческий муравейник затих на время. Усталые, но довольные паломники побрели к себе в гостиницу.

Амантай чувствовал себя легко и свободно. Как будто что-то отлегло от сердца. Куда-то ушло. И он неожиданно вспомнил здесь, на краю света свое родное Жемчужное. Друзей. Жизнь. Вспомнил легко, без обид и претензий: «Господи! Что мы знали тогда о своей жизни? О судьбе, которая в один прекрасный день поведет нас за собою. Сколько всего прошло! А сколько еще будет. Такое ощущение, будто река времени сегодня пересеклась в моей душе с людской рекою, с рекою человеческих судеб. И смыла все обиды, непонимания, вражду.

Как все это мелко и смешно! Обязательно вернусь. Соберемся все вместе. И вспомним все, что прошло, но навсегда осталось внутри нас. С нами!»

И он неожиданно легко зашагал следом за своими спутниками.

Зима в этом году выдалась знатная. Снегу навалило. Да и мороз не отпускал. Крепко стоял уже две недели.

Сегодня с утра, когда он еще затемно выезжал на работу, задул такой легонький, небольшой ветерок. А к обеду превратился уже в пургу. Но Дубравина это не обеспокоило. Машина у него – зеленый «Ленд крузер 100». Переживать не о чем – главное, не забыть бросить в багажник большую пластмассовую лопату. Что он и сделал.

Выехали домой после обеда. Рулил Витька Палахов. Так уж получилось, что бывший прапорщик воздушно-десантных войск уволился в запас, не дождавшись от родного государства пенсии. И вынужден был искать себе новое применение на гражданке.

Бывший майор Казаков предложил ему поговорить с Дубравиным. Встретились. Побеседовали.

Так он оказался в холдинге. И стал работать специалистом на все руки.

Сейчас они выехали на трассу. И сразу попали в снежный заряд. Впереди идущие грузовики выстроились в колонну, которую ни обойти, ни объехать. Огромные колеса поднимали тучи снега. Ветер рвал тенты, бросал ледяное крошево на стекло.

До поворота на проселочную дорогу они добрались достаточно быстро. А вот там их ждал сюрприз. После колеи, проделанной большим трактором, начались переметы. Метель намела такие сугробы, что сама дорога исчезла под снегом. В перемет «Ленд крузер» (называемый Дубравиным за цвет и форму «Крокодилом») и влетел с ходу по самый капот.

«Все, кранты. Сели!» – подумал он. Но машина продолжала двигаться, хотя снег, как вода, переливался через капот и подползал к лобовому стеклу.

Палахов включил полный привод и пониженную передачу. В итоге первую преграду они одолели благополучно.

Но впереди новое испытание.

Надо въезжать в снежный тоннель, пробитый тяжелым трактором. А это чревато, так как тоннель с высокими стенами и чрезвычайно узкий.

Дубравин засомневался: «Может, вернуться? Заночевать в городе? И уж завтра, когда расчистят, ехать. Но там Людмила. Там дочка. Там, в конце концов, меня ждут». Он представил свой тоскливый ночлег в пустой городской квартире: «Ну уж нет!»

– Давай вперед! – сказал он Палахову, который тоже призадумался, глядя на эти гигантские снежные ворота. – В крайнем случае – откопаемся. Лопата есть!

«Крокодил», загребая снег и подминая его под себя всеми четырьмя «лапами», медленно продвигался вперед. Они проползли с полкилометра и попали во вновь заметенную снежную перемычку. Трактор-то здесь прошел. Но ветер быстро надул на этот расчищенный участок нового снега.

Палахов включил все имеющиеся у «японца» прибамбасы. Но колеса крутились, а машина только ворочалась, билась в снегу.

– Черт возьми! – Дубравин в ярости выскочил из кабины. Открыл заднюю дверь, достал лопату. И как есть – в тоненьких ботиночках, дубленочке, с развевающимся кашне – словно на врага, с лопатою наперевес, бросился на сугроб. Он остервенело выбрасывал снег из-под колес.

Через десять минут такой работы почувствовал, что сердце через секунду лопнет в груди.

Остановился на мгновение. И снова в священной ярости бросился в атаку.

Раз за разом, откапывая колеса, он бился в снегу.

И такое было ощущение, что сам он – лишь снежинка в этом белом океане, накрывшем землю. Но снежинка активная, живая.

И, о чудо! Палахов, раскачивающий машину в сугробе туда-сюда, почувствовал, что она буквально по сантиметру, чудовищно напрягаясь всеми своими металлическими внутренностями, напрягая до гула могучий дизель и сжигая сцепление, как настоящий крокодил, вступивший в смертельную схватку, выползает на чистое место.

Вылезли! Еще трижды они проскакивали на ходу огромные переметы.

И уже приближалась родная деревня, манившая издалека огонькам, как вдруг Витек ударил по тормозам. Дубравин протер глаза:

– Что такое?

Прямо посреди дороги лежал человек.

Бабулька!

Витька выскочил, поднял старушку. Отряхнул от снега, затащил в салон.

Дубравин в шоке спросил полузамерзшую:

– Бабуль, ты как здесь оказалась? На улице морозище и пурга!

Слегка отогревшаяся морщинистая старушка в цигейковой шубешке только стучала зубами. Наконец она выговорила:

– В город ездила. По делам сына. В собес. Ну, автобус довез до поворота. Водитель сказал, что дальше не поедет. Боится. Вот я пешком и пошла.

– Так тут же семь километров! – сказал Палахов. – И пурга метет такая, что мы еле пробились…

– Эх, милые, а что делать? Жизнь такая. Деваться некуда. Я одна ответчица за всех. Сын-то пьет. А мне надо ему бумаги оформить. В собесе… Безотлагательное дело. Какая уж тут пурга…

– Да тут кругом снегу по пояс, бабушка. Сейчас пройти невозможно. Только на гусеничном тракторе…

– Ничего, милые, я сильная. Сдюжу!

– Эх, народ наш, ничего его не остановит, – пробормотал водила. – А утром как вы оттуда прошли-то?

– Пешочком. Только на меня собаки вот там, в конце улицы, напали. Свалили и начали кусать, хватать за ноги. Хорошо, мужик шел. Отбил… А так ничего…

– А вы хоть что-нибудь ели за день-то, бабуся? – полюбопытствовал Дубравин, доставая из бардачка бутерброд с маслом и термос с чаем.

– Да что вы, милые! Я на автовокзале попила кофе с булочкой…

«Е-мое! – думал Дубравин, разламывая бутерброд на три части. – Вот она, Россия, коренная, глубинная. Это ж надо, такой фатализм, такая вера в то, что все будет хорошо! То на “жигулях” заднеприводных, на летней резине прут в пургу, слетая в сугробы. То бабуля, божий одуванчик, в метель, в мороз идет за десяток километров!

Россия – умом тебя не понять! Все на авось надеется. И ничего, живет! Тысячу лет живет. И еще будет жить. Такой народ все преодолеет. И, как тут ни крути, все мы, русские, связаны одной судьбой.

Вот я – с моей деревней. Хоть у меня и дом, напичканный электроникой, хоть на все случаи есть дополнительные генераторы, запасы еды, питья, дров, но перед этой суровой природой, перед этими расстояниями в одиночку не выстоять. Только вместе, всей деревней, всей страной можно выжить. Помогая друг другу».