Вера и пламя - Джеймс Сваллоу

— Если вы рассчитываете на вашего дружка из Механикус и на разбитый аэронеф Шерринга, то зря, — сказал Оджис. — Обоих час назад сожгли наши пирокинетики.

— Я не буду убивать вас здесь и сейчас. — Ла-Хайн отвернулся. — Будь то псайкер или простой человек — смотрители всегда рады новым подопытным. К ним вы и отправитесь.

Оджис активировал прибор в своих руках, подвесив остальных женщин, после чего шкивы потянули их к подъемному лифту.

— Даже если ты прав, — кричала Верити, — и продолжаешь работу Императора, чего ты хочешь добиться? Он в миллионах световых лет отсюда и прикован к Золотому Трону. Хочешь создать свою армию колдунов, которая вырвет Его тело из самого сердца Императорского Дворца?

— Терра — не единственное место, где он проводил свои исследования, дитя. — Голос диакона стихал по мере того, как он отходил в тень мастерской. — Связь Невы с варпом не случайна. Это все Его рук дело. Эта планета сама по себе эксперимент, и, прежде чем Император пал, Он оставил здесь кое-то. — Ла-Хайн соизволил взглянуть, как они исчезают в стенном проходе комнаты. — Я уже подошел вплотную к раскрытию последних тайн и, когда я раскрою их, переделаю человечество так, как желал Он.

Неровные каналы лавовых труб в горе предшествовали тайным сооружениям внутри Нуль-цитадели. Многие из них по-прежнему вели к самому ядру спящего вулкана, пропуская через себя горячий воздух и пар. Но были и другие, брошенные и заваленные камнями. Упершись руками и ногами в стены по бокам, Ваун начал метр за метром спускаться по наклонной трубе. К счастью, карта маршрута у него в голове не сильно изменилась. Самовольное блуждание в замке Ла-Хайна — в этом что-то было, некое развлечение. Сейчас Ваун мог смело признаться, что его план сработал не совсем так, как он задумывал, но его главной отличительной способностью всегда была способность к импровизации. Вот почему Ла-Хайн избрал его личным убийцей-пирокинетиком и почему именно ему поручал самые трудные и опасные миссии. Ирония заключалась в том, что именно это даровало псайкеру шанс организовать восстание.

Он опустился на узкий выступ. В каменной стене имелась выдвижная решетка, позади нее — если память не изменяла — верхние уровни того места, что смотрители называли «свинарником». Решетка была привинчена тяжелыми шурупами, но они сделаны из простой стали. Ваун аккуратно коснулся пальцами одного шурупа и сконцентрировался. Через мгновение металл раскалился докрасна: шурупы начали постепенно деформироваться и стекать.

Мирия не осмелилась бы назвать место, куда их отвели сервиторы-стрелки, камерами для заключенных. Скорее, это были квадратные ямы, выдолбленные в вулканической породе и запечатанные железными решетками, препятствующими побегу. Боевая сестра посмотрела наверх и различила полосу монорельсовой дорожки, пересекающую далекий потолок над головой. По всей видимости, по ней опускалась пища, а когда смотрителям требовался какой-нибудь несчастный, спускали люльку и его вытаскивали.

Женщин затолкали в две разные ямы: Кассандру и Изабель — в одну, Мирию с госпитальеркой — в другую. Когда механические рабы ушли, Мирия окликнула своих подруг, и те вяло отозвались. Судя по голосу, Кассандра злилась и оставалась непоколебимой. Ее сила поддерживала ослабшую, раненую Изабель.

Когда Мирия закончила изучать каждый угол камеры и не нашла ничего интересного, она обреченно опустилась на ржавый остов кровати. На тех участках тела, которыми она ударилась о внутреннюю часть брони, появились синяки.

— Все кости целы? — несмело поинтересовалась Верити. — Где-нибудь болит?

— Везде, — огрызнулась Сестра Битвы. — Особенно указательный палец от бездействия. — Она аккуратно помассировала участок шеи, не защищенный броней. — Любопытно. Я полагала, они разденут нас догола.

Верити кашлянула.

— Спасибо Богу-Императору за это маленькое снисхождение.

Мирия пожала плечами.

— Скорее, простая оплошность жреца Оджиса. Ты же знаешь сервиторов — они делают только то, что им прикажут. Он приказал им бросить нас в темницы, вот они и… — она обвела рукой черные стены.

Госпитальерка слегка придвинулась и тихо заговорила, чтобы в соседней камере ее не услышали:

— Я беспокоюсь за состояние сестры Изабель. У нее серьезное ранение, ей не продержаться больше одного-двух дней.

— Сестры Катерины стойкие, — сказала Мирия. — С Изабель бывало и хуже. Помнится, однажды ее полоснул чумным ножом Гвардеец Смерти, но она выжила и потом рассказывала об этом. Неделя в бреду и лихорадке, и пожалуйста — вернулась в строй с несколькими наградами.

— Я буду молиться за нее. Это большее, что я могу для нее сделать, ибо осмотреть ее рану нет возможности.

— Я уверена, она будет благодарна тебе за это.

Верити недоверчиво взглянула в ответ.

— Действительно? А я в этом не уверена. За последние дни, проведенные с тобой и в компании других боевых сестер, я не раз чувствовала себя лишней. Боюсь, Изабель, Кассандра и остальные оценивают степень благочестия навыками боевого мастерства.

— Насчет этого ты ошибаешься, — заверила Мирия. — Ни одна из нас не сомневается в твоей преданности церкви; только не после той силы характера, что ты проявила, сестра. Мы счастливы, что ты примкнула к нашей компании. Может, у тебя и нет оружия, но душой ты истинная селестинка.

— Спасибо. — Верити отвела взгляд. — Прими мои соболезнования по ушедшей Порции. Сперва Лета, потом Иона…

— Каждая умерла, сражаясь за Терру, — сказала Мирия. — Нам всем следует молиться, чтобы наши смерти были столь же достойными.

— Вы ведь много раз сражались бок о бок?

Мирия кивнула:

— На множествах миров. Восстания и войны веры. Охоты на ведьм и карательные операции. Со времени нашего послушничества в Конвент Санкторум пролито немало крови и потрачено много боеприпасов.

В глазах Верити мелькнула тень воспоминаний.

— Я тоже начинала в Схоле на Офелии-Семь, — она выдавила улыбку. — Помню день, когда Лету выбрали в орден пресвятой Девы-мученицы. Она светилась от счастья.

— Она была мне сестрой и другом, на которого можно положиться. Знаешь, я не преувеличиваю, говоря, что наш отряд скорбит по ней не меньше твоего.

Верити кивнула.

— Теперь я понимаю, что значит быть Сороритас… Независимо от получаемых приказов мы всегда отстаиваем нашу веру своими собственными путями.

— И твоя сестра, и Порция, и Иона — все они были такими. — Мирия чуть наклонилась к ней и положила руку ей на плечо. — Ты понимаешь, что после услышанного мы не можем позволить Ла-Хайну остаться в живых?

Верити в очередной раз кивнула. Горькая правда легла тяжким бременем на ее плечи.

— И что же нам теперь делать?

— Очистить его, сестра, или погибнуть, пытаясь сделать это.

Это была темница, и ее назначение не изменилось за десятки тысячелетий существования. С самых первых дней одни люди запирали других в клетки и пытали их, стремясь завладеть тайнами и получить превосходство. Лишая своих заключенных даже права так называться, смотрители Нуль-цитадели именовали ярусы с камерами загоном для скота, потому как не принимали здешних обитателей за людей. Клирики, присягнувшие на верность лорду Ла-Хайну, хорошо хранили его секреты. Одного взгляда на людей с зашитыми глазами и губами после прохождения соответствующих операций в камерах для исследований хватало, чтобы понять степень их преданности. Потребность в новом расходном материале имелась всегда — как в качестве мишеней для тренировки рабов-псайкеров, так и для экспериментов излюбленных Ла-Хайном адептов биологис. Техножрецы любили устраивать испытания умственных способностей своих подопытных, наблюдая за рефлексами и открывая скрытые возможности, пытаясь увеличить прежние силы и позволить управлять новоприобретенными способностями в будущем. Эти эксперименты были направлены на получение «прорыва» — искусственное создание телепатов и психокинетиков. Но в большинстве случаев такие эксперименты приводили к смерти подопытных либо к их превращению в жутких тварей, от которых следовало избавиться. Ваун прокрался мимо испытательных лабораторий; безмолвные психические крики кольнули разум. Его цель располагалась чуть дальше, нужно было проникнуть в тюремные уровни глубже.