Браззавиль-бич - Уильям Бойд

— Ян, — сказала я. — Тормозите и поворачивайте назад.

— Хоуп, не болтайте глупостей.

— Нет, вы еще успеете, остановитесь… Ладно, прибавьте скорость. Попробуйте проскочить.

— Хоуп, с ума вы сошли. Какой-то паршивый блокпост. — Мы поехали уже совсем медленно, остановились в нескольких ярдах от планки. К нам подошли два высоких, очень молодых солдата с «калашниковыми». Я почувствовала, что кровь у меня отхлынула от головы вниз, точно мне отворили вены у щиколоток. Один из этих солдат, по виду — совсем мальчиков, был в шортах и тяжеленных ботинках, отчего его ноги казались смехотворно тонкими. Второй — в камуфляжных брюках. На обоих — одинаковые серые курточки от спортивных костюмов с капюшонами на спине.

— Доброе утро, — с улыбкой облегчения проговорил Ян. — Извините, добрый день.

— Будьте любезны выйти.

Я нехотя вылезла. После гула и скрежета в машине меня окружили простор и жутковатая тишина. Я слышала только тихие глухие щелчки и постукивания остывающего металла, да встревоженное шушуканье Билли и Фернандо, двух кухонных мальчиков, которые ехали у нас в кузове. Я оглянулась на них: они стояли, вцепившись в свои пожитки, и тоже чуяли неладное. Только Ян по-прежнему улыбался как ни в чем не бывало. Я посмотрела на другую сторону дороги. Под колючим деревом стоял навес на четырех столбах с крышей из пальмовых листьев. Остальные солдаты столпились около него, разглядывая что-то, лежавшее на земле.

Один из задержавших нас юношей-солдат повернулся и пошел к группе под деревом. На спине его тренировочной куртки я увидела написанные красным слова «Атомный бабах». Я сделала несколько шагов в сторону, взглянула на спину второго солдата. Она возвещала миру то же самое.

Остальные солдаты направились через дорогу, чтобы на нас посмотреть. Я заметила, что все они молодые, до двадцати, одеты в причудливую смесь военного с гражданским. Все, за исключением одного, очень рослые, выше шести футов. Этот единственный и возглавлял группу; когда они приблизились, я разглядела, что он старше прочих. На всех, кроме него, были те же серые спортивные анораки.

На низеньком были очень светлые джинсы, подвернутые внизу, и камуфляжная куртка, которая была ему явно велика. У него была жиденькая неровная бородка и старомодные, многократно чиненные очки: оправа, темная наверху, книзу светлела и от уровня глаз становилась прозрачной. Одна оглобля аккуратно крепилась к петле тоненькой проволочкой от предохранителя. Другую выточили из дерева в домашних условиях.

Он обошел вокруг «лендровера», разглядывая его, и остановился передо мной. Я была на добрых два дюйма выше. Очки придавали его приятному лицу с широким носом и полными, красиво очерченными губами несколько академический вид. Кожа у него была темная, очень черная, изнутри отливавшая фиолетовым. На шее и на левой щеке ниже уха — пестрое, розово-коричневое неровное пятно, то ли ожог, то ли шрам.

Он бережно взял меня за запястье, провел вокруг «лендровера» и поставил рядом с Яном. Ян по-прежнему улыбался, но я почувствовала, что и в нем зашевелилось беспокойство. Теперь он понял, что это не был обычный контроль. Этот politesse, этот осмотр… Молчаливые высокие мальчики в спортивных анораках.

— Минутку, пожалуйста, — сказал бородатый и направился к Билли и Фернандо. Они тут же согнулись в поклоне, одной рукой коснулись земли. Последовала короткая беседа, которой я не расслышала, потом бородатый хлопнул в ладоши и нетерпеливо махнул рукой. Еще раз сделал то же самое, и Билли и Фернандо начали пятиться, причем на лицах у них сменялись тревога и смесь недоверия с облегчением. Потом они развернулись и побежали. Какое-то время было слышно, как их босые пятки шлепают по горячему гудрону. Мы смотрели им вслед, а они бежали обратно, в сторону Гроссо Арборе.

Маленький обернулся к нам, протянул руку, которую мы, соответственно, и пожали, сперва Ян, а потом я. Она была сухая и очень мозолистая, жесткая, как кожура полузасохшего лимона.

— Меня зовут доктор Амилькар, — сказал он. — Куда вы едете?

Я ему ответила.

— Мне очень жаль, — он оглядел нас обоих, — но я вынужден забрать ваш «лендровер». — Английский у него был хороший, акцент — как у образованного.

— Вы не можете нас здесь оставить, — брякнул Ян решительно, не слишком осмысленно.

— Нет, разумеется, нет. Вы поедете со мной.

— Кто вы такие? — выпалила я.

Доктор Амилькар снял очки и потер глаза, словно обдумывая, разумно ли будет ответить.

— Мы… — он помолчал. — Мы ЮНАМО.

Один приятель Усмана, тоже летчик (имя его Хоуп забыла) рассказал ей историю о гражданской войне в Нигерии в 1967–1970 году, когда Биафра пыталась отделиться.

К 1970 году положение на фронте практически перестало меняться, началась Война на истощение. Контролируемая мятежниками территория уменьшилась, но дальнейшее наступление захлебнулось. Боевые действия превратились в осаду. Ситуация — в патовую. И вдруг, рассказывал приятель Усмана, все закончилось в считанные дни, со скоростью, которой никто не мог предвидеть.

После войны стало известно, почему силы мятежников внезапно пришли в состояние коллапса. Армия Биафры, уступая противнику и в живой силе и в технике, боролась слишком отчаянно и упорно даже для людей, знавших, что их дело обречено. Этот пыл и энергия был и порождены суеверием. Большинство офицеров подпало под власть служителей некоего культа, заклинателей духов или «пророков», как их там называли. Они настолько интегрировались в структуру армии, что многие из них были просто приписаны к соответствующим воинским подразделениям. К 1970 году они пользовались таким влиянием, что офицеры отказывались отдавать приказ «в атаку» или вести своих людей в бой, если «пророки» не считали, что высшие силы этому благоприятствуют. Офицеры часто оставляли свои подразделения и уходили с линии фронта, чтобы участвовать в молитвенных собраниях, организуемых в тылу наиболее известными «пророками».

Генерал Оджукву, стоявший во главе тогдашнего режима Биафры, понял, что теряет контроль над армией, и попытался ограничить влияние спиритуалистов. В качестве первого шага он арестовал одного из самых вдохновенных и авторитетных пророков, некоего мистера Эзенвету, и обвинил его в ритуальном убийстве. Военный трибунал признал его виновным, его срочно казнили.

Боевой дух биафрийской армии выветрился незамедлительно и полностью. Солдаты просто отказывались воевать и либо сбегали с поля боя, либо стояли в сторонке, словно погруженные в транс. Нигерийская армия продвигалась, не встречая сопротивления, занимала город за городом без единого выстрела, солдаты, винтовки за плечами, горланили победные песни.

Казнь известного священнослужителя за ритуальное убийство означала проигранную войну. Смерть мистера Эзенветы была предвестием смерти его страны.

В механике те системы, где происходит потеря энергии на трение, называются диссипативными системами. В большинстве систем эта потеря происходит постепенно, ее можно измерять и прогнозировать. Но бывают другие диссипативные системы, разрывные и беспорядочные. Трение мгновенно возрастает и исчезает только затем, чтобы стремительно возрасти снова. Если рассматривать жизнь как диссипативную систему, то сказанное становится понятнее. Самая диссипативная система на свете — это война. Она вопиюще неустойчива и совершенно непредсказуема.