Атриум - Дмитрий Матяш

— Ну а сами?.. Он вас не отпускает, «Янтарник»? — с беспокойством в голосе спросила Лена. — И вы сказали, вас было пятеро, я тут видела неподалеку сброшенную амуницию для одного человека, а где второй?

— Не отпускает, говоришь? — сощурился Звездочет. — Поверь, он хочет этого, наверное, еще больше, чем мы. Не может. Он ведь, когда понял, что с пятью его пассажирами неувязочка вышла, такие попытки усыпить нас предпринимал, что мама родная. Двойники нас бомбили как пчелы. Видать, старший брат, которому он доставлял наши души, его за такой недосмотр по головке не погладил. А вот только по фигу все, нас просто так не взять, отоспали мы свое. И тогда он, поняв, что это его единственная возможность отыграть хоть что-нибудь, предложил нам пойти по принципу «один за одного».

— Как это? — наморщил лоб Кудесник.

— А вот так.

В руке Звездочета, как у маститого шулера, возникло что-то трескучее и блестящее. Он протянул раскрытую ладонь, и бродяга увидел серебристую планшетку с десятью прозрачными выпуклостями, под которыми хранились белые кругляши таблеток. Одно место в правом верхнем углу пустовало, через прозрачный куполок проглядывали языки костра.

— Снотворное, — догадалась Лена.

— Один должен принять лекарство, это обеспечит ему крепкий сон, достаточный для доставки его души за пределы галактики, и тогда второго отпустят. С нами были еще двое братьев, близнецы Чук и Гек. Это аммо Гека ты могла видеть. Он принял таблетку ради своего брата, и никто не пытался его остановить.

— Вас осталось трое… Один примет таблетку, — Лена загнула указательный палец, — один уйдет, а кто-то последний… будет обречен на одиночество в этом месте? Или примет таблетку и отправится в параллельный мир добровольно?

— Верно, — отозвался Серб, — это несправедливо. Если бы «Янтарник» пошел на уступки и за одного отпустил двоих, мы давно закрыли бы этот вопрос. Проблема не в том, что мы не хотим уйти, проблема в том, что мы не хотим, чтобы ради одного безмозглыми лунатиками становились двое. Как это ни странно, но никто из нас не готов стать счастливчиком. А пока нам и тут неплохо. Мы не стареем, хотя Звездочету в реальности уже стукнуло семьдесят, не болеем, и у нас есть все, что необходимо.

— А мы? — чувствуя, как тяжелеет голова, но почему-то не испытывая ни малейшего беспокойства, спросил Кудесник. — Что с нами?

— Вы? — Звездочет улыбнулся. — Вы такие же нежеланные прыщи на борту аномалии, как и мы. Но вам повезло больше — вы просыпаетесь. Вам не придется выбирать, кто будет глотать пилюлю. Вас ведь было четверо… Удачи.

Кудесник хотел еще что-то сказать — возразить или уточнить, толком он даже не сообразил, — как вдруг понял, что говорить-то уже не с кем. Костер вместе с сидевшими вокруг него разведчиками исчез. Ночь сменилась погожим, теплым днем, а перед глазами возник все тот же темный столб. Старый деревянный столб, обвитый внизу буйной травой, с приколоченными к верхней части табличками, на которых штык-ножом были вырезаны названия поселков…

Аномалинка… Уж не «Янтарник» ли таким нежным словом назвали древние?

Лена стояла в нескольких метрах от Егора, ее прищуренные глаза были обращены к нему, ее щеки полыхали, высвободившиеся из-под резинки влажные волосы спадали на лоб, черным водопадом закрывали половину лица. Пухлые губы слегка приоткрыты. Подбородок вызывающе вздернут. Налитая, упругая грудь вздымается часто, подпрыгивая на вдохе и выдохе.

Она поманила его пальцем, повернулась и двинулась по направлению к лесу, как можно дальше от перекрестка. Она знала, что он не спускает с нее глаз. Следует за ней шаг в шаг, словно загипнотизированный. Она нуждалась в нем сейчас так, как не нуждалась раньше ни в ком. И Кудесник понимал это. Чувствовал. И знал, что, если он не сделает с ней этого прямо сейчас, если допустит, чтобы хоть что-нибудь им помешало, он будет самым последним идиотом.

Добравшись до неглубокого овражка у самого леса, где трава доставала ей до пояса, она замедлила шаг и оглянулась. Под тенью тысячелетних елей, на фоне громадных серых, шелушащихся стволов она напоминала выбравшееся после нескольких дней плутания по лесу дитя. Крохотное, истощенное, хворое дитя, в глазах которого теплится радость и предчувствие чего-то необычайно хорошего и приятного, как обязательное поощрение в конце тернистого пути.

Она остановилась, ожидая его, а он продолжал решительно шагать прямо на нее, будто собираясь столкнуть со своего пути. Он не хотел показаться ей грубым, неотесанным мужланом, не хотел, чтобы она увидела в нем голодного зверя, не желающего тратить на болтовню даже мизерной части этого времени, но… Бродяга подхватил ее на руки, впился губами в губы и прижал к себе с такой силой, что, казалось, начнут трещать ребра. Лена обвила его бедра ногами и, отвечая тем же на жаркие, жадные поцелуи, обнимала его за шею.

— Я… думал… что потерял… тебя, — с трудом вымолвил Кудесник, нехотя отрываясь от ее пухлых, сочных губ.

— Дурачок, — шепотом ответила она, и их губы снова слились.

— Я… люблю… тебя… — переводя дыхание, признался он.

— Я люблю тебя больше жизни, — ответила она.

Бродяга опустился на колени и упал вместе с ней в траву. Быстро сбросил свою амуницию и оружие, расстегнул и постелил на траву бушлат. Стянул кевларовую «защитку», оставшись лишь в армейской майке, и принялся раздевать девушку, загадочно и немного смущенно улыбающуюся. Раздеть ее было не трудно — на ней был такой же бушлат, под ним свитер, и вот упругие полукруглые выпуклости скрывает лишь черная, приталенная футболка. Тогда Лена, совершенно не испытывая стыда, взяла его руку и сама просунула ее к себе под одежду, подтянула к солнечному сплетению. Почувствовавший себя более уверенно Кудесник, закатав на ней футболку, обнажил ее азартно вздернутые груди, полюбовался ее безупречным молодым телом мгновенье, а потом склонился и принялся осыпать его страстными поцелуями. Он гладил, целовал, сдавливал восхитительные полушария и покусывал потемневшие, выпрямившиеся соски. Лена начала дышать чаще, сбивчивее, ее глаза то и дело закатывались, с губ срывался сладкий стон. А когда он расстегнул молнию на ее штанах и прильнул к нежно-розовой плоти, она впервые вскрикнула. Не ожидавший такой реакции Кудесник подумал, что сделал ей больно, отпрянул, но она, не говоря ни слова, взяла его голову двумя руками и наклонила к себе.

— Продолжай, — тихо сказала она и выгнула спину так, чтобы он смог стащить с нее штаны.

Спешно отбросив их, Егор продолжил начатое. И хоть сосредоточиться на этом занятии было весьма сложно — от углубляющихся прикосновений его языка Лена постоянно приподнимала таз, Егор знал, что это приносит ей наслаждение.

— Не мешай мне делать тебе хорошо, ладно? — сказал он.

А потом, когда муки набухшего члена, который уже ныл и болел от тесноты, стали совсем нестерпимы, он стащил штаны и с себя. Лена тут же обхватила его окаменевшее древко обеими руками, раздвинула ноги шире и потащила Кудесника к себе.