Частная жизнь адмирала Нельсона - Кристофер Хибберт

Нельсон рассчитывал на ожидающий их в Гамбурге английский фрегат, готовый переправить его с друзьями через Северное море, но надежда эта не оправдалась. Он написал в адмиралтейство с просьбой выслать за ним корабль, и, пока не пришел ответ, мисс Найт как-то посоветовала ему купить в подарок леди Нельсон шелковые оборки на платье. Это будет последняя трата во время путешествия, стоившего ему в общем не менее 1350 фунтов, то есть около 80 тысяч по нынешним ценам.

В последнее время Нельсон почти не вспоминал жену. Раньше, до начала романа с леди Гамильтон, он как будто выглядел вполне довольным своим браком, пусть даже леди Нельсон так и не смогла подарить ему наследника и раздражала его порой своим равнодушием к его выдающимся победам, неумением блеснуть в свете, да и как хозяйка она оставляла желать много лучшего. И уж точно ему хотелось производить впечатление человека, счастливого в семейной жизни. Лорду Лэндсдауну Нельсон писал: Бог благословил его женой, обладающей «всеми достоинствами женщины», леди Спенсер он заверял, что Фанни — «чистый ангел». А когда мисс Найт предположила, что день победы в заливе Абукир, должно быть, самый счастливый день его жизни, он живо откликнулся: «Нет, нет, самый счастливый день — это когда я женился на леди Нельсон».

Все это осталось в прошлом. Его письма к жене, столь романтические в первые годы брака, постепенно сделались скупее и реже. Она писала ему чаще, чем он ей, и куда нежнее, умудряясь вложить чувство даже в более чем прозаические сообщения: в Англии очень холодно, и ей приходится надевать на себя «два слоя фланелевой одежды» в надежде согреться. Желая сделать ему приятное, она посылала леди Гамильтон «шляпку и платок, какие у нас носят в такой холод». И еще Фанни постоянно расспрашивала, как там ее сын Джошиа.

Раньше этого не требовалось: практически в каждом из писем отчим сообщал о нем, причем в самых оптимистичных выражениях. «Джошиа здоров, зубы не болят, рост 5 футов 4 дюйма», «Самочувствие у Джошиа прекрасное, он каждый день грозится написать тебе», «Джошиа в полном порядке», «Джошиа никогда ни на что не жалуется». А в Санта-Крусе, напоминает жене Нельсон, Джошиа «сыграл решающую роль» в спасении его жизни.

Но теперь, увы, столь же добрых новостей, касающихся Джошиа, Нельсон жене сообщить не мог. Еще в Неаполе тон его оставался довольно бодрым, хотя вряд ли матери могло так уж понравиться то, что сын души не чает в леди Гамильтон, о чем так настойчиво писал ей Нельсон. «Ты даже не можешь представить себе, какое благотворное влияние оказывает на Джошиа леди Гамильтон, — захлебывается от вое-торга отчим молодого человека. — Судя по всему, она единственная, к кому он прислушивается, и мимо его проступков не проходит, но умеет сказать о них не обидев. Мы с тобой должны быть ей бесконечно благодарны… Манеры у него довольно грубые, но все равно, я люблю мальчика со всей его грубостью, да благослови его Бог». «Джошиа становится лучше во всех отношениях, — подтверждает леди Гамильтон. — Я люблю его, и хотя порою мы цапаемся, он тоже меня любит и слушается».

Но далее сообщения становятся все менее и менее обнадеживающими. «Как ни печально, ничем порадовать тебя — да и себя — в отношении Джошиа не могу, — откровенно пишет Нельсон жене из Палермо. — Приходится с болью признавать, в нем завелась какая-то порча. Рано или поздно он сломается, и ни ты, ни я ничего тут не можем поделать».

В надежде хоть как-то заставить пасынка изменить поведение Нельсон, используя свое влияние, добился назначения Джошиа командиром фрегата «Талия». «Теперь в руках Джошиа великолепный корабль, — сообщает он Фанни. — Как мне хотелось бы сказать, что он заслужил назначение, но увы! И это меня просто убивает. Я получил от него письмо. Он сожалеет о юношеском сумасбродстве и обещает отныне себя вести совсем по-другому. От всей души, ради тебя и ради него самого, надеюсь, что это не просто слова… Боюсь, он успел себе навредить так, как никто на флоте в его годы».

Опасения Нельсона оправдались. До него дошли слухи, будто Джошиа привел к себе на «Талию» двух «дурных» женщин. Говорили также о заведенной им привычке обедать и ужинать с младшими офицерами в их кают-компании — так ему легче справляться с чувством одиночества, какое испытывает любой капитан. Понимая, что сам во многом испортил пасынка, потакая ему в прошлом, Нельсон счел необходимым извиниться перед адмиралом Даквортом, ведь он посылал ему именно «Талию» — корабль, о котором сам не мог сказать ничего хорошего. «Быть может, вам удастся добиться хоть какого-нибудь толка от капитана Нисбета, — добавлял он. — Меня он своим поведением практически доконал». Но нет, толка от капитана Нисбета не удалось добиться и адмиралу Дакворту, и девять месяцев спустя ему пришлось пожаловаться на исключительно низкий уровень дисциплины на «Талии»: даже отправленный под арест начальник медицинской службы фрегата требовал суда военного трибунала над своим капитаном. Претензии к капитану высказывал и первый лейтенант корабля. «При всем уважении к Вашей светлости, — почтительно писал Нельсону Дакворт, — позволю себе все же заметить: наверное, не стоило наделять этого офицера правом давать советы своему менее опытному капитану, особенно учитывая несдержанный нрав и обидчивость последнего». Но что случилось, то случилось, и он, Дакворт, попытается справиться с этой проблемой сам, «не привлекая к ней ненужного общественного внимания». Лучше всего было бы, примирив кое-как враждующие стороны, просто распустить команду «Талии».

До матери капитана Нисбета доходила лишь малая часть таких сведений, хотя то, что Нельсон считает ее сына неисправимым малым, для нее давно уже секретом не являлось. Вскоре перед ней откроются и кое-какие иные горькие истины. Ибо, устав от бесплодного ожидания фрегата от адмиралтейства, Нельсон со спутниками поднялись на борт почтового пакетбота «Король Георг», направляющегося в Большой Ярмут, где, «едва не продрав днище о прибрежные мели», как писал впоследствии Нельсон, и высадились в холодный и ветреный день 6 ноября.

Придержи язык, Фанни! Что ты себе позволяешь?.. Я… не могу пренебрегать своими обязательствами перед леди Гамильтон

Несмотря на непрекращающийся дождь, Нельсону устроили в Ярмуте самую восторженную встречу. Лучшего он и ожидать не мог. Под звон церковных колоколов горожане повлекли его экипаж собственноручно. В бухте стояло много лодок, расцвеченных самыми разными флагами. При появлении героя на балконе гостиницы толпа взорвалась ликующими криками, оркестр заиграл патриотические гимны. Рядом с Нельсоном находилась леди Гамильтон, одетая в выполненное на заказ на Сицилии муслиновое платье с вышитыми по кромке словами «Нельсон» и «Бронте» в обрамлении дубовых листьев и желудей. «Я родом из Норфолка, — обратился Нельсон к рукоплещущей толпе, — и горжусь этим».

В качестве вновь избранного почетного гражданина Ярмута его привели к присяге, и он, казалось, вполне оценил юмор, когда, повинуясь знаку секретаря мэрии, положил руку на Библию, а тот, словно не замечая его пустого рукава, сказал: «Правую, милорд». Владелица гостиницы, где он остановился, «Рестлерз армз» («Оружие воинов») попросила его разрешения переименовать ее в «Нельсонз армз» — «Оружие Нельсона», и опять-таки адмирал с довольной улыбкой ответил: вряд ли это имеет смысл, ведь из двух членов, о коих идет речь, он, увы, располагает только одним[35]. Из гостиницы Нельсон в сопровождении мэра и видных граждан города прошел в церковь, при входе в которую орган заиграл «Слава герою-победителю».