Большая книга ужасов 72 - Елена Арсеньева

Покруче — но и пострашней…

Как сказать Ольге Владимировне про ее дочь?!

Никак не сказать…

— Меня Серега зовут, — угрюмо представился он и хотел было соврать, что не видел никакой рыжей девчонки, но тотчас сообразил, что Ольга Владимировна отправится искать дочь в больнице. А там такое творится…

— Я видел Малин… в смысле Маринку! — быстро сказал Серега. — Примерно полчаса назад. Она как раз прошла по этой дороге, пошла вон в ту сторону!

Он указал туда, откуда только что примчался автомобиль.

— Нет, серьезно?! — просияла Ольга Владимировна. — Как же я ее не заметила?! Главное, я то и дело останавливалась и звала ее, даже на какой-то холм поднялась, чтобы лучше видно было… жуткое место, там один пень из земли торчит, старый-престарый!

— Холм? — насторожился Серега. — А дерева там не было?

— Только пень, — покачала головой Ольга Владимировна.

— Странно… — протянул Серега. И тут же подумал, что ничего странного нет. За столько лет и даже веков дерево вполне могло упасть, сгнить, а пень остался. Вопрос только, от какого дерева этот пень?!

Иудино дерево… что ж это такое?!

И вдруг Серега вспомнил старую книжку «Библейские сказания», которую мама ему когда-то читала.

Иудино дерево… Да ведь это же осина! Иуда на осине повесился! Значит, она и есть его дерево!

— А где этот холм, вы помните? — спросил осторожно.

— Да где-то недалеко, — пожала плечами Ольга Владимировна. — Зачем он тебе?

— Надо, — сурово сказал Серега.

— Ну, если надо, я могу тебя туда отвезти, только имей в виду, там очень страшно, — предупредила Ольга.

«Здесь тоже», — хотел сказать Серега, но не успел.

Рядом послышался знакомый лай.

— Господи! — взвизгнула Ольга Владимировна, а потом раздался грохот захлопнувшейся дверцы, свист колес машины, развернувшейся практически на одном месте, и стремительно удаляющийся рокот мотора.

«Лада Калина» умчалась, и Серега снова остался один.

* * *

В общем-то Серега не слишком винил Ольгу Владимировну, потерявшую собственную голову при виде Гаврюшиной головы, которая неслась по дороге, отчаянно взлаивая. Зрелище, конечно, не для слабонервных, а тем паче не для слабых женщин!

А Серега ужасно обрадовался возвращению головы.

— Гаврюша! — закричал он. — А где Валентин? Вы моего папу нашли?

Гаврюша, само собой, не отвечал. Но вообще-то он вел себя довольно странно: лаял на Серегу так, что тот невольно попятился.

— Ты меня не узнал, что ли? — спросил обиженно. — Угомонись! Успокойся!

Но Гаврюша не успокаивался — напротив, лаял все громче, все злее. Казалось, он во что бы то ни стало хотел, чтобы Серега убежал!

Но он не собирался бежать — тем более что в это мгновение увидел Валентина.

Валентин был без галстука!

— Уффф! — облегченно вздохнул Серега. — Слава богу!

Значит, с Валентином ничего не случилось! Ура!

Правда, у него какая-то странная походка. Ногу подвернул, что ли? Идет повесив голову и на каждом шагу как бы спотыкается и водит руками из стороны в сторону, будто хочет схватить Гаврюшу, а тот уворачивается и… и лает на Валентина с такой злостью, как совсем недавно лаял на субчиков-голубчиков перед крыльцом больницы и на жуткого упыря, который выскочил из «Скорой».

Почему? Почему Гаврюша на него так лает?!

Или он не на Валентина лает? Или он лает на огромного бурого медведя, который идет вслед за Валентином?

— Ой, мамочка… — выдохнул Серега, глядя на голову зверя, развороченную чьим-то метким выстрелом…

Гаврюша лаял, лаял, Серега и сам понимал, что надо бежать, да только ноги не слушались.

Медведь с окровавленной мордой, со свалявшейся, местами облысевшей шкурой, шел на задних лапах. Он обогнал Валентина и приближался к Сереге, волоча в передних лапах вывороченную из земли вместе с корнями молоденькую березку, на ветке которой болталось что-то блестящее в лунном свете, словно бы усыпанное бриллиантами…

Галстук! Это был галстук Валентина, который зацепился за ветку!

Значит, Валентин его снял не сам! Значит…

Валентин остановился и стал медленно поднимать голову.

Глаза его были закрыты, лицо — мертвенно-бледное, неподвижное, и только посиневшие губы шевелились, шевелились, словно пели, или смеялись, или кого-то звали — но беззвучно, совершенно беззвучно!

Серега почувствовал, как страх дергает его за все волоски на голове.

Невозможно было выдержать эту жуткую тишину и беззвучное гримасничанье!

Серега хотел позвать Валентина, но только что-то жалобно прохрипел.

Вдруг Валентин открыл глаза — они налились зеленоватым фосфоресцирующим светом! — и кинулся к Сереге на своих заплетающихся ногах.

Но на его пути встали Гаврюша и медведь.

Может, это был тот самый медведь, который задрал Гаврюшу и которого застрелил Валентин, но монах не зря говорил, что у зверей там свои законы, нам непонятные! И не зря предупредил, что не зверей надо бояться — надо бояться людей.

Гаврюша лаял, медведь рычал, и они вдвоем защищали Серегу, не давали Валентину приблизиться к нему.

Тем более что это был уже не Валентин…

Слезы ужаса и отчаяния жгли глаза Сереге, но сейчас у него не было времени горевать, поэтому он сердито вытер лицо локтем и достал из одного кармана рогатку, а из другого — серебряную монетку.

Медведя и Гаврюшу словно ветром размело на обочины! Как это Серега не подумал, что серебра боятся и они!

Теперь путь к нему был открыт… но, на счастье, Валентин тоже испугался серебра.

Он замер — и вдруг, широко открыв рот, завыл, глядя на луну, которая в это время забежала за белесое ночное облачко и теперь казалась тусклым пятном в вышине.

Потом Валентин умолк и поднял голову, словно вслушиваясь в какие-то звуки.

Серега тоже прислушался, держа рогатку наготове.

Начал завывать далекий ветер.

Серега мельком удивился — он не чувствовал никакого дуновения, воздух был неподвижен, и ветви деревьев, стоящих обочь дороги, не шевелились… Но ветер завывал — то низко, на буревых басах, то высоко, пронзительной вьюгой, — и постепенно до Сереги дошло, что это не ветер воет — это воют люди!

Медведь и Гаврюша метнулись к Сереге и припали к земле у его ног, прижавшись друг к другу. Им было страшно, невыносимо страшно!

Ему тоже.

Потому что они появились.

Они.