Сальери - Сергей Нечаев

Согласимся, мало кто может выдержать подобное сравнение, особенно если сравнивают лучшее из созданного одним человеком просто с чем-то из созданного другим человеком. Да еще при этом это лучшее у одного хорошо известно, а «что-то», созданное другим, известно значительно меньше. Понятно, что тут имеет место магический эффект популярности, признанности и т. д.

Но ведь никто не будет отрицать, что у Моцарта при всей его гениальности были слабые произведения, неудачные и весьма однообразные по своему содержанию. Были у него и небрежные работы, явно сделанные «под заказ». Моцарт, как известно, за три десятилетия создал свыше шестисот произведений различных жанров, и все они просто физически не могут быть столь же совершенны и прекрасны, как, например, его «Волшебная флейта».

С другой стороны, у Сальери, если взглянуть на его творчество непредвзято, «нельзя отнять не только его бесспорных заслуг крупного музыкального деятеля, но и принадлежащего ему по праву места в истории — места, находящегося хотя и не в ряду гениев классической эпохи, однако и не среди последних в сонме ее талантов. Сравнивать его следует, конечно, не с Моцартом, Гайдном и Бетховеном (впрочем, отдельные частные параллели возможны и весьма поучительны), а с такими музыкантами, как Л. Керубини, Г. Л. Спонтини, Дж. Паизиелло, Д. Чимароза. Удачнейшие оперы Сальери, как правило, интереснее и своеобразнее хорошей “массовой” продукции того времени — сочинений его современников В. Ригини, П. фон Винтера, Й. Вайгля»{392}.

Американский музыковед Джон Платофф утверждает, что «Моцарт многому научился у таких композиторов, как Сальери и Паизиелло»{393}.

Он же подчеркивает: «Музыка Сальери и музыка Моцарта стилистически настолько похожи, что только эксперт способен их различить. Чем чаще вы слушаете музыку Сальери и чем глубже вы знакомитесь с творчеством Моцарта, тем яснее становится разница между ними. Но она не столь очевидна. Я бы сказал так: музыка Сальери очень хорошо сконструирована. Чего в ней нет, так это того волшебного воображения, которое Моцарт иногда проявляет. Сальери, по-моему, не достигает уровня лучшей музыки Моцарта. Но большая часть музыки Сальери настолько же хороша, как и часть музыки Моцарта»{394}.

Таково мнение профессионала, и в нем хотелось бы отметить несколько принципиальных моментов: во-первых, профессор Платофф говорит о том, что Моцарт лишь «иногда проявляет» (то есть не всегда); во-вторых, он сравнивает музыку Сальери с уровнем «лучшей музыки Моцарта». Но зададим себе вопрос: а что вообще может сравниться с лучшей музыкой Моцарта? И справедливы ли вообще подобные сравнения, не имеющие общего знаменателя? И может ли вообще быть в подобном деле какой-то общий знаменатель?

М. В. Симкин в своей статье «Научное сравнение Моцарта и Сальери» ссылается на весьма интересный тест. В нем давались десять одноминутных отрывков из музыкальных произведений Моцарта и Сальери, и тестируемые должны были определить композитора. В этот тест была включена самая известная музыка Моцарта, однако тестируемым (а их было более 11 200 человек) пришлось очень тяжело: средний результат — 61 процент правильных ответов, что лишь немного лучше случайного гадания.

Для «элитного» анализа были выбраны восемь самых старых и самых престижных университетов США. Но и в них средний результат составил лишь 62,5 процента правильных ответов.

О чем всё это говорит?

А говорит это лишь о том, что разница между Моцартом и Сальери не столь велика, как бы это кого ни шокировало.

Стендаль писал, сравнивая Моцарта и итальянского композитора XVIII века Доменико Чимарозу: «Мне легче умереть, чем искренне сказать, кого из них я предпочитаю»{395}.

Как видим, Стендаль ставит в один ряд с Моцартом композитора, которого сейчас практически никто не знает. Однако при жизни Чимароза был более популярен, чем Моцарт, хотя и менее популярен, чем Сальери.

В связи с этим М.В. Симкин делает вывод: «Сегодня оперы соперников Моцарта почти не исполняют. Если бы их исполняли, то было бы ясно, что многое из того, что мы считаем “моцартовским”, есть просто общий оперный стиль того времени. Когда тестируемые слышат музыку Сальери, у них словно открываются закупоренные до того уши. “Я думаю, что Сальери недооценен”, — написал один из них. “Я обязательно куплю диск Сальери”, — написал другой. Представление, что Моцарт был титаном, высоко возвышавшимся над своими коллегами-композиторами, есть предрассудок нашего века»{396}.

Пушкин сделал из Сальери поистине трагическую фигуру, которая по глубине переживаний вполне может стоять в одном ряду с Гамлетом, Отелло и королем Лиром. При этом миф о Сальери-отравителе, гениально изложенный поэтом, конечно же сыграл огромную роль в несчастливой посмертной судьбе композитора и его музыкального наследия. Всей силой гения, всем весом своего морального авторитета Пушкин убедил читателей в том, что Сальери — преступник. Но он ошибся. И что теперь делать? Забыть о судьбе реального Антонио Сальери? Не слушать его защитников и оставаться на «классической» точке зрения только потому, что она подкреплена «свидетельством» Пушкина?

Б.С. Штейнпресс в своем очерке «Антонио Сальери в легенде и в действительности» отвечает на эти вопросы однозначно: «Что делать? Только одно — придерживаться исторической истины. Не смешивать драматургию с юриспруденцией. Признать, что убеждение поэта в виновности композитора не доказательство преступления, подобно тому, как художественное изображение мук Бориса Годунова не есть юридическая основа для решения загадки смерти царевича Димитрия»{397}.

Абрам Гозенпуд в «Кратком оперном словаре» пишет: «Исторический Сальери не похож на пушкинского: у него была не “глухая слава”, о которой говорит герой драмы, а известность, в то время превосходившая славу Моцарта»{398}.

Б. С. Штейнпресс не скрывает своего возмущения:

«На протяжении более полутора столетий легенда оплелась густой сетью всевозможных выдумок — столь же колоритных, сколь и неправдоподобных. Рядом с настоящим Антонио Сальери и его поэтическим двойником возникла вульгарная маска, вылепленная из слухов и сплетен, намеков и наветов. Карикатурно-гротескному герою анекдотов, романов и эссе приписываются дополнительные преступления и несусветные мерзости. Расплачиваться за них приходится, однако, реальному и отчасти литературному Сальери. Реальному — поскольку ему автоматически переадресовываются все деяния “третьего” Сальери, извращаются действительные взаимоотношения венского капельмейстера с коллегами, принижаются или вовсе отрицаются его заслуги. Литературному — поскольку, ради якобы исторической достоверности, трагедийный образ “жреца, служителя музыки” отождествляется с тем же анекдотическим Сальери, низводится до уровня ничтожного и пошлого злодея. Таким злодеем, обвиняемым не только в убийстве соперника, но и в умерщвлении собственной супруги, в покушении на жизнь учителя, краже рукописи у вдовы другого учителя, вместе с тем и совратителем своей ученицы, совратителем жены своего коллеги, выступает знаменитый музыкант в ряде произведений современной беллетристики (романы, повести, драмы, стихотворения), на страницах солидных органов литературоведения, равно как и в отдельных книжках о Вольфганге Амадее Моцарте, предназначенных для массового читателя»{399}.