Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс

Подошли к палатке, где шла игра в бинго[2], и Клара с Джинни сыграли разок-другой; малыш хныкал и дергал Клару за юбку, а старший мальчик все запихивал в рот сухие кукурузные зерна, которые они переставляли на истрепанных, засаленных картах. Рядом остановилась важная толстуха, жена хозяина тинтернской аптеки, и принялась ворковать над малышом. На ней был фартук с особенными, внутренними карманами для мелочи.

– Что-то вам обеим не везет, – сказала она Джинни и Кларе.

В последней игре Кларе опять не везло, и она сидела, катая на ладони кукурузные зерна и неподвижно глядя на карту, а на губах ее застыла улыбка, и мысли унеслись от шумной палатки, от игроков в бинго, от игральных костей и патефонной музыки – на берег океана, к тем дням с Лаури. Но дни эти уже так далеки… Тут кто-то заорал: «Бинго!» – и, как всегда, крик застал ее врасплох.

– Мура, – сказала Джинни и оттолкнула карту.

Клара круто повернулась, перебросила ноги через скамью, решительно вскочила. И вдруг подумалось: «Месяцев через шесть, через семь я так не смогу». Подумалось ни с того ни с сего, но это была сама жизнь, куда живей всех воспоминаний, которым она только что предавалась.

Боба они отыскали в палатке с пивом – где ж еще ему быть, – постояли там, потолковали с разными людьми. Дул ветерок, взметал пыль – в августе не было дождей, земля пересохла, – и Клара порой нагибалась, придерживала юбку у колен. Она была в желтых туфлях на высоком каблуке (чулок не надела – и зря, натерла пятку), в светло-голубом платье, которое напоминало ей глаза Лаури, хотя у нее и у самой глаза были почти того же цвета. В это утро, да и каждое утро с памятного четверга, она покрывала лицо кремом из синего пузырька (крем брала в аптеке, заплатила 59 центов) и потом стояла перед зеркалом и задумчиво, кругами поглаживала кожу, глядя не в глаза своему отражению, а сквозь него куда-то вдаль. Потом осторожно снимала крем, придвигалась ближе к зеркалу и выщипывала брови, оставляя тоненькие дуги, от этого лицо делалось нежное и удивленное, никогда еще она такой не была. Прежде по ней сразу видно было, что эта девчонка твердо стоит на ногах, а теперь она стала совсем другая, будто подражала той, загадочной, что получилась тогда на фотографии. Вроде и она, только лучше. Когда мужчины, взглянув на нее, медлили отвести глаза, она чуть поворачивала голову, встряхивала волосами – пусть им будет еще на что посмотреть; до поездки с Лаури у нее ничего такого и в мыслях не было. Но, наверно, все мужчины чем-то похожи на Лаури или стараются быть такими, как он. В пивной палатке Боб так и сыпал шуточками и подталкивал ее плечом, а когда Джинни с кем-то заговорилась и отошла подальше, сжал Кларину руку повыше локтя.

Клара поглядела, будто не узнала – откуда он такой взялся, что это с ним? Сколько месяцев она слышала, как Джинни его оплакивает, и, конечно, Джинни права, ему страх как не везет, но вот сейчас перед ней совсем другой человек – недобрый, решительный, взволнованный какой-то одному ему понятной заботой… кажется, будто она видит его в первый раз. В мозгу мелькнуло – а ведь и он мог бы сделать с ней то, что сделал Лаури, и тогда у нее мог бы родиться ребенок от него, да и от любого другого… неужели так могло случиться?! Ведь все, кроме Лаури, такие скучные, обыкновенные!

Она отошла от Боба, догнала Джинни, подхватила на руки маленького, заглянула в бессмысленные младенческие глаза, и тут к ней кто-то подошел. Ревир. Клара улыбнулась ему и заставила малыша приветственно помахать ручонкой, будто так и надо, чтоб Ревир подошел к ней в этой шумной толпе, на гулянье тинтернских пожарников. И начала болтать про малыша:

– Его зовут Джефферсон, вот это Джинни, его мама, а вон там его отец – во-он, где все хохочут. Веселое нынче гулянье, правда?

Ревир неловко стоял перед нею, заложив одну руку в карман.

– Давай мне малого, Клара, – сказала Джинни. – Поди развлекайся.

Она говорила словно бы и ласково, и по-хозяйски, так распоряжалась ею ее собственная мамаша, но в этих словах крылось неодобрение, и Ревир должен был это понять – как-никак женатый человек, а гуляет здесь один, и ведь он только что уволил мужа Кэролайн за то, что бедняга выпил лишнее! Джинни перехватила малыша, и Клара осталась с пустыми руками, лицом к лицу с Ревиром.

– Вы, я вижу, любите детей, – сказал он.

– Больше всего я люблю маленьких, – сказала она.

И подумала о Лаури и о том, какой будет ребенок – его и ее ребенок, и, может, глаза у него будут отцовские, и пускай Лаури сам выберет для него имя… на миг у нее даже голова закружилась. Они с Ревиром медленно пошли прочь. Клару одолевала странная слабость – будто вот-вот подкосятся ноги, но это почти приятно, только, пожалуй, не стоит говорить Ревиру. А он все молчит, будто ему нечего сказать. И она принялась болтать:

– Вот мне чего хочется – чтоб у меня было много-много детей, семеро или, может, восемь, и большой дом, и все такое. А если в доме нет маленьких, что за радость, верно?.. А я только воротилась, ездила на побережье, вон в какую даль. С друзьями ездила, мы там загорали, купались.

Клара обратила к нему такую слепящую и ослепленную улыбку, словно все еще не опомнилась от солнца, бьющего в глаза. Но Ревир не улыбался. Ему явно было не по себе.

– Я нынче жду в гости одного друга, – продолжала Клара. Ей даже захотелось дернуть Ревира за рукав, чтобы он понял, какое это для нее событие. – И у меня еще куча дел, надо пораньше вернуться домой… я сюда только так приехала, за компанию с подружкой…

– Вам так приятно о них рассказывать… о ваших друзьях?

Странный вопрос. Клара подняла глаза на Ревира и словно споткнулась под его взглядом – он смотрел на нее в упор, совсем как Лаури. Сильней закружилась голова. Захотелось вернуться к Джинни – хоть она и сердитая сейчас, а все-таки возле нее спокойнее, вроде как под защитой, и можно убить время до восьми, а там придет Лаури.

– Джинни моя подруга… – начала она, но тут с криком пробежала орава мальчишек, и Клара не договорила. Через весь луг, где устроено было гулянье, они прошли к стоянке машин. Вернее, к самому обыкновенному пустырю, где на время гулянья можно было поставить машину. Сюда музыка почти не доносилась. Ревир сказал:

– Я хотел бы с вами поговорить. Я не собираюсь ни о чем вас просить.

Клара беспокойно улыбнулась. Она все прислушивалась к еле внятным звукам музыки и думала – как они далеко, как быстро затихли, ведь она встретилась с этим человеком всего-то минут пять назад.

– Да, но моя подружка… они все меня ждут к ужину.

– Мы можем пойти поесть.

– Пойти поесть? – смущенно повторила Клара. – Но в восемь придет мой друг.

– Это ваш поклонник?

– Просто друг, – осторожно ответила Клара и обернулась к Ревиру, словно хотела позвать его обратно, на гулянье. Но только скользнула взглядом по его груди, не решаясь поднять глаза и посмотреть ему в лицо. Она помнила, кто он такой. Имя этого человека окружает его каким-то невидимым облаком, будто запах духов красивую женщину, люди чуют его издали; сам Ревир, верно, понятия не имеет, как его узнают и отличают. Лаури – и тот знает его имя…