Верь в меня - Джози Литтон

Минутку подумав, Криста сообразила, что королева считает женитьбу Хоука на леди Изе недостойной наградой за деяния, совершенные им ради короны. С этим нельзя было не согласиться, однако не ясно, каким будет мнение Альфреда по поводу ее брака с лордом, если король узнает о ее собственном запятнанном прошлом.

— Есть одна вещь, которая возбуждает мое любопытство, — продолжала Илсвит. — Вы мне говорили, что приехали в Англию, веря вопреки вашему прошлому, что сумеете сделать ваш брак успешным. Какие обстоятельства побудили вас изменить это мнение?

Криста ответила не сразу. Листья на старом дубе шелестели и словно нашептывали сагу о быстротекущем времени. Криста думала о королеве, сидящей на той же скамье, что и годы назад, когда она смотрела на игры своих детей. Теперь эти игры — тени прошлого, доступные лишь воображению матери. Наконец она тихо произнесла:

— Любовь — это проклятое благословение.

— Или благословенное проклятие. Я никогда не могла решить, что же она есть. — Илсвит накрыла своей рукой руку Кристы. — Я думала, что скорее второе.

Они посидели еще немного, пока косые лучи солнца не напомнили о времени и о постоянных и неотложных обязанностях, которыми нельзя пренебречь надолго. Вместе они вернулись в дом — дочь, у которой мать уплыла в море, и мать, дети которой уплыли в широкий мир. Прежде чем войти в дверь, Илсвит сорвала розу, распустившуюся возле самой стены, и подала ее Юристе.

— Я приглашаю в свой сад не многих, — сказала королева, — но вы, Криста из Уэстфолда, всегда в нем желанная гостья.

Хоук вышел из маленькой личной комнаты короля, где они беседовали с Альфредом. Он прошел мимо нескольких хорошо ему знакомых придворных, но даже не заметил их. Им пришлось гадать, чем это так поглощен великий Хоук Эссекс, что даже пренебрегает простыми правилами вежливости.

Хоук вышел во двор и только тогда начал возвращаться к действительности, однако продолжал идти, пока не оказался за стенами города — среди деревьев, возле говорливой речки. Остановился и, ни секунды не думая, начал бить кулаком по стволу неуязвимого в своей бесстрастности дуба.

Будь она проклята! Как он мог считать ее такой милой, хоть и неуправляемой женщиной? Как он мог думать, что она станет ему послушной? Он даже был готов умолять ее.

Она обратилась к королеве. Не спросив его, не намекнув ни словом, что намерена это сделать, она изложила свою историю Илсвит и уговорила эту добрую женщину встать на ее сторону.

А теперь? Как это сказал Альфред?

Быть может, ей лучше уйти в монастырь. Место, где она найдет применение своей любви к образованности и займется полезным делом. Один брак принес ему разочарование, стоит ли рисковать другим?

Будь она проклята!

Пусть уходит в монастырь, наслаждается уделом старой девы, пусть выплачет себе глаза и сгорбится, иссушит свою страсть и превратит свою молодость в нечто подобное обрывкам пергамента, уносимым ветром.

Он забудет ее, женится на другой женщине, наплодит дюжину сыновей и ни разу не проснется ночью в тоске по ее легкому дыханию. О да, а как славно было бы обрести крылья и улететь, как вон те вороны, что расселись на деревьях, оглашая воздух хриплым карканьем.

Проклятые птицы!

Он повернулся, чтобы идти не зная куда, но едва не споткнулся о приземистого человека, усевшегося на берегу у самого поворота речки. Торголд поднял голову, вздохнул и покачал головой.

— Вы просто сам не свой.

В одно мгновение Хоук наклонился, сгреб мужчину и поднял в воздух.

— Вот кого я искал перед тем, как покинуть Хоукфорт! — прорычал он. — Тебя и твою подругу в черном. Куда вы, черт побери, пропали?

Торголд, казалось, не испытывал ни малейшего неудобства оттого, что висел в нескольких футах над землей.

— Само собой, стали невидимками до той поры, пока не остынет ваш гнев, — ответил он, предварительно выплюнув что-то изо рта.

— Тогда ты выбрал неудачный момент, чтобы объявиться снова, потому что гнев мой сейчас куда сильнее, чем тогда. Кровь Господня, парень, знаешь ли ты, что она сделала?

— Сказала, что не выйдет за вас замуж.

— Откуда ты это знаешь? Где вы спрятались, когда я ее запер?

— У вас есть очень славный мостик в полумиле от города, но это не важно. Вы недолго держали ее взаперти, верно? — Меня вызвали сюда. Я не мог оставить ее там, где она была.

— Вполне могли. Она никуда бы не убежала. Вы просто не хотели с ней расставаться.

Хоук даже не пробовал отрицать это. Он поставил Торголда на землю и сделал глубокий вдох, чтобы обрести хоть малое спокойствие.

— Да, я разыграл из себя хорошего дурака.

— Любовь превращает в дурака каждого смертного.

— Кто сказал, что я ее люблю?

— Ручаюсь, что вы этого не говорили, по крайней мере ей, и хотел бы знать почему.

— Дать ей в руки такое оружие? Ты с ума сошел, парень? Достаточно и того, что я заполучил… временное расстройство рассудка. Я не собираюсь его усиливать.

Торголд и не думал скрывать свое настроение. Он разразился хохотом, и вороны отозвались на это новым приступом карканья.

— Значит, вот как это называется. Временное расстройство рассудка. Надо запомнить.

— Это не шутка, — возразил Хоук. — Она пошла к королеве и попросила о помощи. Я вполне мог ее потерять. — Он вдруг усмехнулся. — А почему бы нет? Хороший повод от нее избавиться. Кому нужна жена, которая доставляет столько хлопот?

— Вам, — спокойно произнес Торголд. — Но вам следует решить это для себя.

Он повернулся, собираясь уходить.

Хоук ухватил его за воротник кожаной безрукавки и заметил странные маленькие вещицы, свисающие с нее: несколько брошек, парочку пряжек для пояса, цветные браслеты и бусины, блестящие кристаллы, перья, — все это раскачивалось в такт движениям их обладателя.

— Это ты рассказал Кристе безумные истории о ее матери? Ты и старуха? Зачем вы это сделали?

— Безумные? Вы так думаете? А что мы должны были ей рассказать?

— Правду.

Высвободившись, Торголд повертел шеей из стороны в сторону; при этом послышался громкий щелчок.

— Что же это за правда?

— Единственная. Существует только одна правда.

— Неужели? В каком простом мире вы живете. Иногда это может быть приятно. Но не знаю, мне, наверное, скоро стало бы скучно.

— Довольно болтать, просто скажи мне, что на самом деле случилось с ее матерью.

— Ее позвало море.

Хоук побледнел. Самоубийство было смертным грехом, церковь предавала за него анафеме. Если мать Кристы покончила с собой…

— Что ты говоришь?