Правда и вымысел о Второй мировой войне - Георгий Николаевич Реутов

Как возникла эта насквозь лживая версия? Нет никаких сомнений в том, что ее происхождение носит официальный характер. Об этом свидетельствуют как невольные обмолвки У. Черчилля, так и отдельные указания, имеющиеся в работах других авторов. Особенно веское доказательство приводит, очевидно сам того не желая, А. Брайант. В первую часть своей книги он включил запись из дневника Брука от 15 декабря 1941 г. «Кларк Керр, посол в Москве, — говорилось в ней, — в течение часа рассказывал нам о его точке зрения на реакцию Сталина, которая последует, если мы не откроем западного фронта во Франции. Он считает, что такой курс может привести к тому, что Сталин заключит сепаратный мир с Гитлером». Другой «аргумент» можно обнаружить в книге Л. Вудварда. Официальный историк сообщает, что 25 мая 1943 г. министр иностранных дел Англии А. Иден передал правительству меморандум под названием «Перемирие и связанные с ним проблемы», в котором отмечалось, что соглашение союзников по вопросам оккупации и управления Германией совершенно необходимо, «если мы хотим избежать подписания Советским Союзом сепаратного перемирия и организации сепаратной русской системы в Восточной Европе». [6]

Неверие в силы Советского государства, столь характерное в 1941–1942 годах для руководящих кругов Лондона, — основной источник возникновения версии о «склонности СССР к сепаратному миру». Однако после Сталинграда положение резко изменилось. На смену неверию, скепсису пришли подозрения. Версия оказалась весьма удобной для обоснования враждебных СССР решений и действий, в том числе Черчилля. Она позволяла маскировать антисоветские планы, которые начиная с 1942 года появились в официальных кругах Лондона.

Фальшивая версия-легенда оказалась весьма живучей. Даже в конце 50 — начале 60-х годов многие исследователи продолжают ее использовать. Чем объяснить это явление? По-видимому, не только тем, что многие буржуазные историки и публицисты имеют весьма смутное представление о деятельности Советского правительства в 1941–1943 годах, все силы и помыслы которого были направлены на разгром врага, не только тем, что они не хотят считаться с факторами, на которых основывается прочность советского государственного и общественного строя, но главным образом тем, что, выступая с позиций антикоммунизма, они сознательно фальсифицируют внешнюю политику Советского Союза 1941–1945 годов.

Реакционные историки и публицисты ставят и другую, более общую задачу — принизить роль СССР в войне, значение исторических побед, одержанных Красной Армией. С этой целью они усиленно пропагандируют теорию о «поворотных пунктах» войны, согласно которой коренной перелом в ее ход внес Эль-Аламейн в октябре 1942 года или другие сражения англо-американских войск, а отнюдь не эпическая Сталинградская битва.

Вот несколько примеров. Сражение у Эль-Аламейна, писал Дж. Фуллер, «самое решающее сухопутное сражение с целью защиты интересов союзников и одно из самых решающих в истории Англии». В 1961 году он развил эту точку зрения. Вторая половина 1942 года, заявляет военный историк, была «кульминацией войны». Перечисляя победы союзников, приведшие к перелому, Фуллер ставит на первое место морское сражение у острова Мидуэй, которое привело к захвату американцами инициативы на Тихом океане, на второе — победу у Эль-Аламейна и высадку англо-американцев в Западной и Северной Африке и только на третье — Сталинградскую битву. Почти полностью следует за Фуллером Р. Томпсон, называя Эль-Аламейн одной из «великих и решающих битв второй мировой войны». А как же Сталинград? Томпсон говорит о Сталинградской битве, но делает это таким образом, что создается впечатление, будто она имела второстепенное, подчиненное значение. «В то же время, — замечает он как бы вскользь, — русские предприняли крупное контрнаступление против немецкой 6-й армии под командованием фон Паулюса у Сталинграда, и величайший перелом во второй мировой войне был достигнут». О «решающих поворотных пунктах» истории войны — сражениях в Коралловом море, у Аламейна и Сталинграда — пишет X. Дальтон. На несколько иных позициях стоит Г. Кирк — один из авторов книги, редактировавшейся А. Тойнби. «Вершина войны, — отмечает он, — была достигнута сначала у Эль-Аламейна в октябре 1942 года, а вскоре после этого у Сталинграда». «Серия сражений: Эль-Аламейн, высадка в Северной Африке, Сталинград и Гвадалканар означали поворотный пункт войны», — утверждает в мемуарах А. Иден. Со сходных позиций оценивают победу у Эль-Аламейна и крупные английские военачальники периода войны, фельдмаршалы Александер и Монтгомери. «Без этой победы в ноябре 1942 года, — пишет Александер, — союзная стратегия никогда не смогла бы развернуть наступления против Южной Европы, начатого в сентябре 1943 года». «Развитие операций в Северной Африке и продвижение 8-й армии, а также советское наступление от Волги стали поворотным пунктом войны: «ось» была вынуждена перейти к обороне» [7],- замечает Монтгомери, командовавший этой армией под Эль-Аламейном.

Все эти высказывания, грубо фальсифицируя вопрос о месте и времени коренного перелома в ходе второй мировой войны, с одной стороны, сознательно принижают роль Сталинградской битвы, а с другой — непомерно преувеличивают значение победы английских войск над итало-немецкой группировкой в Северной Африке.

Характерно, что английское правительство и лично Черчилль придавали огромное значение сражению у Аламейна еще в те дни, когда оно готовилось. За три дня до его начала, вспоминает фельдмаршал Александер, было получено послание премьера, в котором, в частности, говорилось: «''Торч'' продвигается вперед неизменно и пунктуально. Но все наши надежды сконцентрированы на Вашем и Монти сражении, которое скоро начнется. Оно может стать ключом к будущему». В своих военных мемуарах Черчилль не скрывает этих расчетов. Превознося победу у Аламейна, он сразу же начал выдавать ее за «великий поворот» в ходе войны [8]. Таким образом, Черчилля и следует, по-видимому, считать духовным отцом фальсификаторской версии о «решающем значении» Эль-Аламейна.

Необходимо подчеркнуть, что для противопоставления Эль-Аламейна Сталинграду нет решительно никаких оснований. Как свидетельствует сам Монтгомери, под Эль-Аламейном действовало 11 английских дивизий, которые, разгромив 8 итальянских, 2 немецкие бронетанковые и 2 авиационные дивизии, захватили около 30 тыс. пленных. Под Сталинградом же была разбита отборная группировка из пяти немецко-фашистских армий. Противник полностью потерял 32 дивизии и три бригады, а 16 дивизиям было нанесено сильное поражение. Его об-щие потери за период советского контрнаступления с 19 ноября 1942 г. по 2 февраля 1943 г. составили свыше 800 тыс. человек. А если брать всю эпопею, продолжавшуюся шесть с половиной месяцев, то армии фашистского блока потеряли до 1,5 млн. солдат и офицеров убитыми, ранеными и пленными [9].

Несравнимо историческое значение Сталинградской битвы, ее огромное влияние на дальнейший ход войны. Это, в частности, признает и целый ряд английских авторов. «Две великие битвы определили ход войны и мировой истории в течение первых 18 месяцев гитлеровской кампании в России, —