Голос ангела - Андрей Воронин

– Почти шестьдесят лет… Боже, почти шестьдесят лет, больше чем полвека… – и тут же он нашел объяснение. – Он чертовски похож, как две капли воды. Может, это его сын?

Регина улыбнулась, ей стало жаль своего немолодого отца.

– И ходит он в отцовском плаще и отцовской шляпе. Пойдем, попьем чайку, чего-нибудь съедим.

– Нет, Регина, что-то здесь не так, – вялым, бесцветным голосом сказал бывший школьный учитель, начиная сомневаться в собственных умственных способностях и умении логически рассуждать.

Уже на кухне у Казимира Петровича появилась спасительная мысль, и он схватил Регину за плечи:

– Где сейчас Андрей Алексеевич?

– Не знаю, папа.

– Вы встречаетесь вечером?

– Нет, не договаривались. У него свои дела, у меня свои. Может, у матушки, может, в церкви, сейчас там служба.

– Церковь.., вот туда я и пойду. Ты не хочешь меня понимать, а я расскажу Холмогорову, он человек умный, наделенный фантазией.

– По-моему, ты ошибаешься папа. Какое дело Андрею Алексеевичу до твоих фантазий?

– Какое! Он человек образованный, советник патриарха, он меня выслушает, поймет.

Тут же бывший школьный учитель засобирался, надел галоши, схватил зонт.

– Папа, на улице нет дождя.

– Дождь обязательно будет. Сейчас осень, а осенью всегда идут дожди. Скажешь, это тоже нелогичное рассуждение?

– Это – логичное. Я проверю тетради, а ты поступай как знаешь.

Холмогорова Могилин нашел у церкви.

– Андрей Алексеевич, а я к вам спешу.

– Что-то случилось с Региной?

– Нет, с ней все в полном порядке. Я хочу вам кое-что рассказать.

– Прямо на улице?

– Могу здесь, но будет лучше, если вы пойдете со мной.

– Я не против.

Холмогоров и Казимир Петрович покинули церковный двор.

В доме краеведа был беспорядок: фотографии, книги, папки с бумагами слоями лежали на круглом столе, на стульях. Казимир Петрович принялся рассказывать Холмогорову обо всем, что с ним случилось сегодня, и о том, что происходило вблизи Борисова во время войны. Холмогоров, в отличие от Регины, слушал старика внимательно, а когда Казимир Петрович подал ему фотографию, присланную немцем, и лупу с деревянной ручкой, Андрея Алексеевича словно ударило током.

– Что вы об этом думаете? Я понимаю, что говорю вещи невероятные, но тем не менее… Я рассказываю вам не потому, что мне так хочется, не для того, чтобы и вы поверили в мои фантазии, а потому, что это правда.

– Казимир Петрович, такое случается. Бывают люди, живущие в разных странах, в разные времена, говорящие на разных языках, но они как две капли воды похожи друг на друга.

– Вот видишь, Регина, Андрей Алексеевич со мной согласен. Невероятно, но факт – я встретил двойника, – слово “двойник” было произнесено с сомнением в голосе. – Жаль, что у меня не оказалось фотоаппарата, я бы его снял и сейчас смог бы вам предъявить вещественные доказательства того, что не выжил из ума, что не видение проплыло перед моими глазами, а рядом со мной прошел реальный человек. Самое интересное, что он исчез бесследно, растворился.

На последнее замечание Холмогоров не отреагировал, он смотрел на Регину. Та едва заметно улыбалась. Улыбка была такой, словно молодая женщина извинялась за отца.

– Я полагаю, Регина, – произнес Холмогоров, – что Казимир Петрович прав.

– Вы так считаете? – не веря в услышанное, спросила Регина.

– Да, считаю. Во всем этом есть что-то невероятное, и я чувствую, как сгущается атмосфера, как электризуется пространство. Так бывает перед грозой, случается перед землетрясением, перед катастрофой. Я чувствую, скоро мы все станем свидетелями еще одной трагедии. Я, как ни стараюсь, не могу понять, не могу определить круг действующих лиц, но в том, что все три убийства – и Кузьмы Па-цука, и Стрельцова, и отца Михаила – связаны, не сомневаюсь. У меня иногда такое бывает, словно озарение находит, я ощущаю это состояние, но не могу его передать другим. И сейчас, идя с Казимиром Петровичем по улице, я почувствовал это состояние. Чувствовал то же у церкви, у могилы отца Михаила. Я словно слышал голос покойного, тихий, неразборчивый, пытался понять слова. Люди, которые стояли вокруг, прихожане отца Михаила, шептались, переговаривались, и я не смог расслышать, что говорил отец Михаил, о чем он меня просит. Вы, Регина, и вы, Казимир Петрович, будьте осторожны, внимательны, что-то недоброе витает в воздухе. Я вас не пугаю, я вас предупреждаю.

Холмогоров говорил, и лицо его сделалось каким-то странным, словно оно излучало неяркий свет, серебристый, размытый. Регине даже показалось, что она находится в другом времени, перенеслась в прошлое лет на двести, а может, на пятьсот. Казалось, что она слышит и видит перед собой не современного человека, а летописного проповедника, наделенного пророческим даром. Она вся сжалась, сердце сильно забилось, голова закружилась, руки похолодели, пальцы отказывались слушаться.

Холмогоров смолк, тряхнул головой:

– – Извините, пожалуйста, со мной иногда такое бывает. Будьте осторожны, я вас прошу.

Регина поняла, что сейчас бесполезно предлагать пить чай: не то у всех настроение, не то состояние. Она физически ощущала, что в воздухе разлита тревога.

Холмогоров поднес фотографию к свету и долго смотрел на снимок, сконцентрировав взгляд лишь на одном лице – на лице мужчины в сером плаще и широкополой шляпе. “Все мертвы, а он жив. Странно, но он жив. Невероятно! Я припоминаю его в толпе людей у церкви. На фотографии ему не меньше сорока пяти лет, значит, сейчас ему должно быть сто или чуть больше”.

Советник патриарха отбросил фотографию, она перевернулась в воздухе, скользнула по рукописи. Регина задержала снимок ладонью, прижала его к столу. И вновь фотография обожгла ладонь, словно была сделана из тонкого листа раскаленной стали.

– У меня было так же: снимок словно обжигает, – сказал Казимир Петрович, увидев, как дочь дует на ладонь, остужая ее.

"Он жив”, – подумал Холмогоров.

– До встречи. Я должен идти, у меня есть неотложное дело, – советник патриарха покинул гостеприимный дом и вышел на темную улицу.

Он посмотрел на ярко освещенные окна. У круглого стола, заваленного бумагами, стояли дочь и отец, глядя друг на друга.

«Я не смог им сказать, что этот человек жив!»

* * *

Хозяину полуподпольной эфэм-станции слепому ди-джею Игорю Богушу захотелось пива. Бывает, ни с того ни с сего вдруг чего-то захочется, да так сильно, что ни о чем другом, как ни старайся, думать не можешь. И в голове, и в организме появляется одно-единственное желание, и победить его невозможно ничем. Игорь, естественно, попытался отвлечься, хоть и знал – бесполезно. Он вращал рукоятку настройки, слушал другие станции. Сегодняшние новости он уже знал, рекламные слоганы сидели в его голове.