Хьюстон, у нас проблема - Катажина Грохоля

– Мы вас проводим, – заявляю я решительно, Джери виснет на Иолке.

Они не собираются сдаваться. Вторая берет меня под руку. О, черт. Мне хочется покончить со всем этим как можно скорее. По дороге нам попадаются открытые таверны, Джери останавливается и кричит:

– Лос мохитос всем! – к вящей радости девушек.

В очередной раз нам везет, ибо в одной из таверен мы встречаем русских приятелей. Через полчаса Джери поет с ними, обнявшись, – за Родину, за Сталина, на бой, на бой, на бой… Опять же к восторгу наших новых подруг.

Через час и три остановки он набирается так, что еле стоит на ногах, на мое счастье.

Провожаем девушек. Джери, правда, бормочет, что влюблен как никогда на свете – и где тут церковь? – ибо он желает немедленно жениться, но одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: нечего с него взять, кроме вот этого бормотания сегодня и жестокого похмелья завтра.

Девушки сердечно с нами прощаются, приглашают нас прийти на следующий вечер, устроить себе ночь развлечений, и исчезают в холле отеля. А я оглядываюсь в поисках такси.

Двадцать пять евро – и через пятнадцать минут я втаскиваю Джери в комнату. Он пытается меня обнимать и непослушными губами шепчет: «Иолуня, солнце ты мое!» – но я отпихиваю его на левую сторону постели и засыпаю.

* * *

Утро пропитано парами алкоголя.

Джери сидит на террасе и выпивает в холодильнике все, что можно пить. Каждая маленькая бутылочка стоит пять евро, а перед ним таких бутылочек стоит уже шесть, совершенно пустых.

– Ты… говори! – велит он. – У меня кино прервалось в том баре, где были танцы. Мне нельзя мешать…

– А ты не мешал, – возражаю я. – Ты там только пивко хлестал.

– Да я выпил с ними маленькую бутылочку еще раньше, когда ты пошел себе виски заказывать, – машет Джери рукой. – Мне нельзя мешать. Я трахался?

Мозг у меня работает на высоких оборотах.

– С обеими, – информирую я.

– Шутишь!

– Нет.

– Да ты дурака валяешь… – Джери не очень уверен в своей правоте, а я делаю каменное лицо.

– Уж если я говорю, что с обеими, – значит, с обеими. Они хотели «тройничок», по очереди, ты был первый, мы с тобой соревнование устроили, не помнишь?

– Соревнование?

– Ну. Кто быстрее выпьет мохито. Мохито помнишь?

– Господи Боже… что-то такое маячит… – Джери испуган, я доволен. – И что потом?

– А потом мы ушли с пляжа, потому что девочкам уже невмоготу было. Иолка тебя обнимала…

– Помню!

– Ну а потом… за Родину, за Сталина – помнишь?

Он роется в памяти изо всех сил.

– Что-то такое было… – Джери скрючивается в кресле: – Елки-палки… и я этого не помню!

– Да должен помнить, – я спокоен, голос у меня ровный. – Мы пошли в их отель, большой холл, помнишь?

– Ну что-то такое… да… с деревом посередке?

– С деревом посередке, – киваю я.

Джери откидывает голову и прикрывает глаза.

– А номер девушек помнишь? – пробую я дальше.

– Ни хрена…

– А выглядел ты так, будто твердо знаешь, что делаешь.

Джери смотрит на меня в упор, и во взгляде его читается нечто, что я не могу определить.

– А ты, пардон, там присутствовал, что ли?

– Ну, недолго. Вы когда разделись – выгнали меня к хренам собачьим в коридор. Неплохо, старик, совсем неплохо!

Джери срывается с кресла и исчезает в ванной. Я слышу шум воды – и переполняюсь злорадством. Теперь мне уже не жалко потраченных двадцати пяти евро – можно все деньги отдать за то, чтобы увидеть такого Джери.

Он выходит через пятнадцать минут с видом побитой собаки.

Мы идем завтракать, я ем, он смотрит на меня изучающе.

Макиавелли по сравнению со мной ребенок.

– А ты чего не… того?

– Да все устали сильно уже, и они сказали нам ехать домой. У тебя едва сил хватило на то, чтобы одеться, я вызвал такси – и мы поехали. Они сегодня нас тоже ждут, – добавляю я и смотрю на него как ни в чем не бывало.

Он молчит. Ковыряет вилкой омлет и молчит.

– Это страшно, – говорит он наконец.

– И без защиты, – киваю я.

– Это страшно, потому что я ничего не помню… Первый в жизни «тройничок» – а я не отдупляю вообще. Но ты же не обижаешься? – спохватывается он и выглядит по-настоящему смущенным.

– Ну просто ты был быстрее, соревнование есть соревнование, что уж там. – Я отхожу за кофе и там разражаюсь хохотом.

Возвращаюсь с двумя чашками кофе, Джери сидит, опустив голову. Мне на какое-то мгновение хочется сказать ему правду, но я это желание душу в зародыше.

Он это заслужил. Так что я придержу пока информацию.

– Но ведь мы сегодня не пойдем? Потому что, знаешь… – говорит он тихо. – Ну как-то оно… не хотелось бы еще сильнее себя скомпрометировать.

– Если не хочешь – не пойдем, – я хлопаю его по плечу. – Мы все равно же с ними встретимся в аэропорту – мы же одним рейсом домой летим.

– О, черт, – шепчет Джери. – О, черт. Мне нужно выйти, – и он уходит, оставив недопитый кофе.

Я только вспомню еще за обедом о том, что у него не было с собой презервативов, а вечером все-таки скажу ему правду. Но не раньше.

У меня впереди просто фантастический день!

А эта идея с поездкой была не так уж и плоха, оказывается…

Джери со мной не разговаривает.

Он смертельно обижен, но я не обращаю на это никакого внимания – пройдет. Так и нужно поступать с нарушителями конвенции. Он демонстративно сам расплачивается за весь мини-бар в комнате и отдает мне двенадцать евро за такси, и все это абсолютно молча.

Мы пакуем вещи и едем в аэропорт. В автобусе мы машем нашим подружкам, которые сидят слева в конце автобуса, и садимся спереди справа, мило улыбаясь. В аэропорту они сразу подходят к нам, Джери весь на нервах.

– А мы вас ждали, – говорят девушки. – До семи часов.

– Значит, мы разминулись, – я развожу руками. – Мы только в восемь приехали.

– Жалко, – смеются они.

– И мы просто не знали, где вас искать, – вру я дальше, хотя это и хамство.

– Надо было обменяться телефонами, – кивают они. – Да ладно, ничего страшного.

– Нам страшно неловко, – отзывается Джери и вообще на меня не смотрит.

– Берите места в самолете рядом с нами, повеселимся, – предлагает Анка.