Черный телефон - Джо Хилл

– А почему ты считаешь, что на озере безопасно?

– Это тебе кто сказал?

– Зачем же мы туда едем?

– Едем, чтобы разжечь уютный огонь в камине, поспать допоздна, – пожала плечами мама, – наесться на завтрак оладьев и до обеда ходить в пижамах. Да, мы опасаемся за свою жизнь, и все же это не повод прозябать все выходные.

Она положила руку на папин затылок, играя с его волосами, и вдруг напряглась, вонзив ноготки ему в шею.

– Джек… – пробормотала она, быстро глянув в темноту за окошком. – Пригнись, Джек, пригнись!

Мы выехали на шестнадцатую дорогу – длинное прямое шоссе с узкой разделительной полосой, в разрыве которой припарковался какой-то автомобиль. Как только мы его миновали, водитель включил фары. Я на секунду обернулся, рассматривая машину, и нырнул вниз. Элегантный серебристый «Ягуар» вырулил на дорогу и набрал скорость, следуя за нами.

– Говорила тебе – не попадись на глаза незнакомцам! – сказала мама. – Давай быстрей, Генри. Оторвись от них!

Папа придавил педаль газа, и мы понеслись в темноту. Я привстал на колени и вцепился в сиденье, напряженно вглядываясь в заднее окно. С какой бы скоростью мы ни ехали – та машина не отставала, проезжая повороты со спокойной, угрожающей уверенностью. Я едва дышал от волнения. Мимо проносились дорожные указатели – так быстро, что и не прочитать.

«Ягуар» преследовал нас мили три, после чего свернул на стоянку придорожной закусочной. Я повернулся. Мама держала в губах сигарету, приложив к ней пульсирующий оранжевый глазок прикуривателя. Отец, сбавив скорость, тихо напевал под нос, покачивая головой в ритм незнакомой мелодии.

* * *

Я бежал сквозь ночь, не разбирая дороги, и кинжальные порывы ветра били мне в спину и в затылок. Мама догнала меня, и мы бросились к крыльцу. Коттедж у самой воды стоял с темными окнами. Отец заглушил двигатель, выключив фары, а дом стоял практически в лесу, и фонарей на подъездной дорожке не было. Чуть дальше блеснуло озеро – словно дыра в теле земли, заполненная кромешной тьмой.

Мама открыла дверь и пошла по коридору, зажигая свет. Центром коттеджа была обычная, хоть и большая комната с выступающими балками потолка и бревенчатыми стенами со свисающими с них ошметками красноватой коры, как в экоотеле. Слева от двери стоял комод с зеркалом, затянутым черной тканью.

Пытаясь отогреться, я сунул руки в карманы и подошел к комоду. Сквозь полупрозрачную черную кисею на меня глянула туманная, размытая фигура – мое собственное отражение. Сделав шаг назад, я заметил маски. Зеркало покоилось на двух тонких опорах, с каждой из которых свисало несколько масок наподобие тех, что носил Одинокий рейнджер, – закрывающих лишь глаза и часть носа. К одной из них, усеянной блестками, были приделаны усы. Надев такую масочку, становишься похожим на мышь, обсыпанную алмазами. Еще одна – из богатого черного бархата – отлично подошла бы какой-нибудь куртизанке, направляющейся на бал-маскарад при дворе короля Эдуарда.

Остальные комнаты коттеджа также были искусно украшены масками, свисавшими с дверных ручек и спинок стульев. Одна из них гневно взирала на меня с каминной полки – этакий сюрреалистический демон из лакированного алого папье-маше с кривым клювом и перьями вокруг глаз. В такой здорово играть «Красную смерть» в постановке по Эдгару По.

Самая неприятная висела на запоре одного из окон. Перекошенная, прозрачная, она смотрелась точь-в-точь как человеческое лицо, высеченное из неправдоподобно тонкой ледяной пластинки. Я даже вздрогнул, заметив, как маска словно выступает из оконного стекла. Полное ощущение, что на крыльце парит призрак, вглядываясь мне в глаза.

Дверь распахнулась, и в дом вошел нагруженный багажом отец. Из-за спины раздался голос мамы:

– В юности мы с твоим папой частенько сбегали сюда ото всех на свете. Постой-ка… Придумала! Давай сыграем? Пока не уедем, ты должен догадаться, в какой комнате мы тебя зачали.

Маму хлебом не корми – дай только смутить меня откровенными воспоминаниями о подробностях их с папой отношений. Я нахмурился, бросив на мать укоризненный (уж насколько вышло) взгляд, и она расхохоталась. Каждый из нас идеально сыграл положенную ему роль.

– Почему все зеркала занавешены?

– Даже не знаю, – сказала мама. – Должно быть, тот, кто жил здесь последним, сделал это в память о дедушке. У евреев есть обычай: когда кто-то умрет, зеркала закрывают в знак траура, предупреждая, что не стоит грешить честолюбием.

– Мы не евреи, – указал я.

– Красивый ритуал, вот и все. Это назидание: надо меньше думать о себе.

– Зачем здесь столько масок?

– А как без них в загородном доме? Вдруг захочешь отдохнуть от своего собственного лица? Я, например, себе надоела, хочу иногда меняться. Кстати, как тебе вот эта?

Я рассеянно водил пальцем по прозрачной маске, свисающей с оконной ручки, и мама обратила внимание на мой интерес. Отдернув палец, я ощутил, как холодок от запотевшего стекла переполз на предплечье.

– Надень ее, – нетерпеливо предложила мама. – Интересно, как ты будешь в ней смотреться.

– Она ужасна.

– Если боишься спать в своей комнате, можешь лечь с нами. Последний раз мы здесь спали в одной кровати, хотя тогда ты был еще совсем малыш.

– Как-нибудь справлюсь. Не собираюсь вам мешать – вдруг решите зачать еще одного ребенка?

– Не накликай, – усмехнулась она. – Все в жизни когда-нибудь повторяется.

Мебели в моей маленькой спальне было немного: походная раскладушка, застеленная попахивающей нафталином простыней, платяной шкаф у стены и зеркало, задрапированное пестрой шторой. С багета свешивалась узкая маска, составленная из шелковых зеленых листьев и украшенная изумрудными блестками. Она мне даже понравилась – но только до тех пор, пока не погас свет. В темноте листья напоминали чешую, а сама маска – морду ящерицы с темными глубокими глазами. Пришлось снова включить лампу и перевернуть маску лицом к стене.

Деревья росли почти вплотную к дому. Порой раскачивающаяся ветка стучала в стену, и мне казалось, будто кто-то скребется в дверь. Я просыпался, вновь уходил в дрему и просыпался вновь. На улице тонко завывал ветер; доносилось ритмичное металлическое пощелкивание, словно кто-то раскручивал велосипедное колесо. Я выглянул в окно, хотя и не ожидал увидеть ничего такого. В небе висела полная луна, и ее лучи пробивались сквозь темные качающиеся кроны деревьев подобно бликам от плавников маленьких серебристых рыбок, обитающих на больших глубинах.

У одного из деревьев стоял старинный велосипед с огромным передним колесом и до смешного маленьким задним. Переднее вращалось – оно и щелкало. К велосипеду подошел круглолицый светловолосый мальчик в белой ночной рубашке. При одном взгляде на него меня охватил невольный страх. Парнишка взялся за руль и вдруг склонил голову, будто прислушиваясь. Сдавленно вскрикнув, я отскочил от окна, и мальчик обернулся, уставившись в мою сторону серебряными глазами. Рассмотрев у него во рту такие же серебристые зубы, а еще ямочки на пухлых, словно у купидона, щеках, я нырнул в воняющую нафталином постель, поскуливая от страха.