Муссон - Уилбур Смит

— Должно быть, это поистине величайшее сокровище, какое видел свет, — с благоговением произнес Хэл. — И теперь оно рядом с нами. Я хотел бы взглянуть на него.

Все помолчали, обдумывая слова Хэла. Глаза у всех жадно блестели.

— Я тоже хотел бы подержать в руках такое сокровище, — признался Бен-Толф. — Просто чтобы рассказать об этом внукам.

Его брат хрипло рассмеялся.

— Аль-Ауф забрал бы его из твоих рук.

Все рассмеялись, и кто-то другой добавил:

— Вместе с руками.

— Клянусь Господом, это правда!

— Верно! Верно!

Все неудержимо смеялись.

— А кто такой этот нехороший человек? — невинно спросил Хэл: аль-Ауф означает «плохой».

— Ты моряк и не слышал о нем? — удивился Бен-Толф. — Мне казалось, каждый моряк должен трепетать при этом имени.

— Я из далекой страны и ничего о нем не знаю, — признался Хэл.

— Муссалим Бен-Джангири, бич язычников и меч пророка. Вот кто такой аль-Ауф, Плохой.

Хэл почувствовал, как при звуке этого имени его сердце забилось чаще, но сохранил бесстрастное лицо и задумчиво погладил подбородок.

— Значит, аль-Ауф корсар? — спросил он.

— Он отец и мать всех корсаров, — улыбнулся Бен-Толф.

— Кажется, благоразумней избегать встречи с ним. Но где человеку, достаточно глупому для этого, отыскать аль-Ауфа?

Бен-Толл усмехнулся и сделал глубокую затяжку из кальяна. Вода в чаше забулькала, и от губ хозяина поднялся ароматный дым.

— Ты прав, эфенди. Только безумец способен искать встречи с аль-Ауфом. Если ты сумеешь проследить путь тигровой акулы в океане, то узнаешь, где искать его корабль. Если знаешь, где встает морской туман, увидишь и тень его черных парусов.

— Он словно джинн, морской дух, а не человек из плоти и крови, — сказал Хэл.

— Нет, он человек. Я видел его собственными глазами, — похвастал брат хозяина.

— Где ты его видел? И каков он?

— Я видел его в Ламу. Там в гавани стоял его корабль. Я видел его на палубе. У него гордый вид и смелый взгляд древнего героя, он могуч, и смотреть на него страшно.

— А каков был его корабль?

Хэл понимал, что описание Джангири расцвечено внушаемым им ужасом и вряд ли верно обрисовывает внешность этого человека. Но можно ожидать более точного описания его корабля.

— Это, как ни странно, был не дау. Франкский корабль со множеством парусов, — сказал двоюродный брат. — Но паруса у него черные.

— Корабль вроде английского, что стоит в гавани? — спросил Хэл.

— Да! Да! Но гораздо больше и со множеством пушек.

«Должно быть, он видел захваченный „Минотавр“, — подумал Хэл.

— А сколько пушек? — спросил он.

— Много. Наверно, сто, — предположил брат.

Он явно не моряк, и вопрос для него не имеет смысла.

— Если английский корабль встретится с аль-Ауфом, языческий экипаж должен молить Аллаха о милости, потому что ждать милости от аль-Ауфа им не стоит.

Вскоре после этого Хэл распрощался и вышел вместе с Аболи и сыновьями.

Когда возвращались на „Серафим“, он один сидел на корме шлюпки и вполуха слушал, как Том и Дориан возбужденно пересказывают Большому Дэниелу и Уилу все, что видели и слышали в порту. Хэл был доволен посещением.

О вымышленном сокровище Могола он поведал только консулу Грею, но теперь на сауке все об этом говорят. Новость уже должна была дойти до корсара.

„Серафим“ еще три недели простоял в гавани, потом Хэл нанес прощальный визит консулу. После того как они обменялись цветистыми приветствиями и комплиментами, Хэл сказал:

— Я наконец закончил ремонт судна и готов выйти в море.

— Когда вы думаете отплыть?

Грей с трудом придал своему огромному телу сидячее положение и с интересом посмотрел на Хэла.

— Через три дня с утренним отливом.

— Хотя ваше присутствие для меня большая честь, я понимаю ваше желание продолжить путешествие. Особенно памятуя о вашем драгоценном грузе. Могу только пожелать вам удачи и попутного ветра.

Он не проявлял ни малейшего желания отсрочить отплытие Хэла — напротив, стремился побыстрее выпроводить гостя. Для Хэла это означало только одно: Джангири, аль-Ауф, извещен и, может быть, уже затаился в засаде где-нибудь в Мозамбикском проливе.

Последние три дня в гавани Занзибара посвятили окончательной подготовке к бою. Под присмотром Большого Дэниела пушки зарядили новыми зарядами, принесли из порохового погреба шелковые мешочки с порохом и уложили возле орудий. Аболи позаботился, чтобы все мушкеты и пистолеты были снабжены новыми кремнями и заряжены. Жужжали точильные камни, столбы искр слетали с лезвий абордажных сабель, кромки которых становились острыми, как бритва; наконечники пик затачивали вручную. Но всю эту деятельность тщательно скрывали, так что ее нельзя было заметить с пристани или из крепости.

Хэл наблюдал за неожиданными передвижениями стоящих на якоре кораблей. Ему казалось, что со времен его последнего разговора с Греем число небольших судов, уходящих из гавани и входящих в нее, увеличилось.

Многие подплывали к „Серафиму“; их моряки, свешиваясь через борт, смотрели на большой английский корабль. Возможно, это было вызвано естественным любопытством, но Хэл полагал, что новость о предстоящем отплытии услышали и заинтересованные лица в море.

В их последнюю ночь на Занзибаре спустились тяжелые тучи, загремел гром, словно по небесной крыше покатились большие камни, молнии превратили ночь в день, и на палубу „Серафима“ обрушился дождь.

На орудийной палубе приходилось кричать, чтобы тебя услышали.

После полуночи небо расчистилось и на него высыпали мириады звезд, отражавшиеся в поверхности гавани. Было так тихо, что Хэл, лежавший без сна в своей каюте, слышал, как караульный араб на одной из стоявших поблизости дау негромко запел:

С первыми признаками рассвета, который погасил звезды, Хэл встал и вышел на палубу. С острова теплыми порывами дул ветер, „Серафим“ покачивался на якоре, готовый пуститься в путь. Хэл кивнул Неду Тайлеру, и тот вызвал наверх обе вахты.

Экипаж поднялся на мачты, паруса развернулись, наполнились; они хлопали и рябили, но вот ветер туго натянул их, „Серафим“ накренился и стал носом к выходу из гавани. Хэл прошел на корму и увидел, что четыре дау тоже снялись с якоря и следуют за ними, каждая подняла свой единственный парус.