Тайна древнего замка - Эрик Вальц

Услышав все это, я сразу подумала, что купцы и аббат выражают свое недовольство по чьему-то наущению. Не могли они так быстро переменить свое мнение, кто-то разжег в них эти опасения. Кто-то разнес слух о том, что на нас нападут венгры, о том, что от нас отвернется Господь. И этот кто-то воспользовался стремлением купцов и настоятеля к сохранению прежнего положения дел, а уж у них достаточно власти, чтобы убедить крестьян в своем мнении. Те, кто больше всего страдает от болот, вдруг принялись возражать против их осушения. Конечно же, они не осмеливаются высказывать свое мнение в открытую, но говорят, что крестьяне недовольны правлением Эстульфа. И почему? Потому что их убедили в том, что раз мы сократили количество солдат в графстве (а это было необходимо, чтобы сохранить деньги на осушение болот), то венгры, эти язычники, эти дикари непременно нападут на наши беззащитные земли. Крестьяне боятся погромов, боятся того, что венгры сожгут их дома. Поэтому они думают, что лучше и дальше воевать, чем бороться с засильем комаров и хворями в графстве.

Мне пришлось прикрикнуть на трех девиц, чтобы добиться от них имени.

— Ходят слухи, что ваш зять говорил с купцами, — сказала наконец Фрида.

— А еще он якобы побывал у отца настоятеля, — добавила Франка.

— Его видели с купцами и аббатом в деревнях, — подала голос и Фернгильда.

Я недооценила Бальдура. Зимой ему удалось посеять семена зла, теперь же они проросли. Помогала ли ему Элисия, а может быть, это именно она придумала весь этот коварный план, то мне неведомо. Да и не интересует меня ответ на этот вопрос. Титулу Эстульфа, а значит, и его идеям, которые должны были помочь бедным и обездоленным, угрожает опасность, а Элисия причастна к этому, как ни посмотри. Она завидует моему счастью. Моя дочь, не колеблясь, использует Оренделя для того, чтобы навредить мне, даже если этим она поставит под удар его благополучие и безопасность. Я вижу, насколько далеко зашел Бальдур, чтобы свергнуть Эстульфа. Он не остановится ни перед чем, чтобы и Оренделю не дать сделаться графом. Мой сын оказался бы беззащитен перед ним и либо стал бы его марионеткой, либо пал бы жертвой его интриг. Чтобы защитить Оренделя и Эстульфа (и Элисию тоже, пусть мне и приходится беречь ее от нее самой и Бальдура), я отказалась от мысли вернуть Оренделя в замок, пускай от этого у меня и разрывается сердце. Эстульф, зная, насколько болезненно далось мне это решение, предложил вызвать Бальдура на поединок, чтобы защитить жизнь моего сына. Но я отвергла его предложение. Эстульф слабее Бальдура в бою, и он слишком благороден, чтобы решить проблему так, как сделал бы это Агапет. Мой первый муж в таком положении нанял бы убийцу, чтобы устранить соперника, но совесть Эстульфа и его идеалы не позволят ему так поступить. То, в чем скрыта сила Эстульфа, то, за что я люблю его, в то же время является его наибольшей слабостью. Я хочу, чтобы он жил, чтобы Господом ему была уготована долгая жизнь. Я хочу, чтобы он хоть немного изменил этот мир к лучшему.

Именно это я и сказала ему. Говоря о приближающейся смерти, я видела, как блеснули слезы в его глазах. Мне даже не пришлось просить его, Эстульф сам пообещал мне, что усыновит Оренделя и назначит его своим наследником, когда получит подтверждение своего титула. Поблагодарив его, я расплакалась вместе с ним.

Я чувствую, как холодная рука смерти сжимает мое сердце. Пришло время послать за исповедником. Нужно еще попросить Эстульфа, чтобы он даровал Бильгильдис свободу и наделил ее достойным доходом. Конечно, то же касается и ее мужа, Раймунда. Нет в мире человека, которого я знала бы дольше, чем Бильгильдис. Ее приставили ко мне, когда я была еще ребенком. Бильгильдис старше меня на десять лет, и, несмотря на ее низкое происхождение и работу служанки в доме моих родителей, она была мне словно сестрой и поддерживала меня намного больше, чем мои настоящие сестры. Ее острый ум указывал мне путь в детские годы, а ее грубоватая прямота привела к тому, что я всю жизнь презирала лицемерие и интриги. Благодаря Бильгильдис я никогда не придавала особого значения титулам и власти денег. Из-за того, что я вначале отказалась вступать в брак с Агапетом, Бильгильдис искалечили, и это всегда было мне напоминанием о том, что все нужно решать мирным путем. Чтобы хоть как-то загладить свою вину, я попросила тогда моих родителей отпустить Бильгильдис со мной в этот замок, ибо там, где мы жили, и дети, и даже взрослые насмехались над нею — народ любит глумиться над калеками. Здесь же, в замке, она была под моей защитой. Тот, кто отважился бы посмеяться над нею, навлек бы на себя мой гнев, и все знали об этом. Ей давали самые простые поручения, и никому из слуг не жилось так привольно, как Бильгильдис. Я давно уже даровала бы ей свободу, но по законам брака она принадлежала моему супругу, Агапету, а тот не хотел исполнять мою просьбу. Какое-то время я настаивала на том, чтобы Бильгильдис избавилась от крепостничества, но однажды узнала, что у нее роман с Агапетом. У них даже была тайная комната для встреч. Я не держала зла из-за этого ни на Бильгильдис, ни на моего мужа, потому что я никогда не любила Агапета, а своей служанке желала только добра. Она оставалась моей поверенной, заботилась об Оренделе, и я до сих поражаюсь тому, что ей удалось остаться моей подругой и любовницей Агапета. Она никогда не выдавала мои тайны ему, а его мне. И Бильгильдис никогда не пыталась воспользоваться близостью ко мне или к моему мужу. Ее три сына — возможно, они были сыновьями Агапета? — стали помощниками Агапета в его военных походах и погибли в сражениях. Я была рада тому, что отношения Бильгильдис и Агапета длились много лет, до тех самых пор, пока мой муж не вернулся из похода с этой венгерской девушкой… Я пришла от этого в ярость — и не потому, что он собирался изменить мне. Нет, меня огорчило то, что он хотел изменить Бильгильдис. Бедняжка не заслужила такое обращение. Пускай же теперь у нее всего будет в достатке.

И вот, я заканчиваю то, что начала, и передаю себя высшему суду. Мои мысли в последний мой час будут об Эстульфе, человеке, который знал меня, как никто другой; Оренделе, который знал меня не настолько, как мне хотелось бы; о Рихарде, которому так и не суждено узнать меня. И все же последним словом на моих устах будет имя — Элисия.

Бильгильдис

Вчера до меня дошла весть о том, что после родов графиня очень ослабела, ее настигла какая-то хворь, и вскоре Клэр умрет. Зимой в долине мало новостей, замок далеко, и узнать, что происходит в нем, не легче, чем заглянуть за врата рая. Но едва мороз отступает и поднимается перезвон капели, как люди выбираются из своих домов. Они копошатся, точно муравьи, заглядывают в чужие комнатушки, вынюхивая новые сплетни, обмениваются добытыми известиями: «Старый Гернот помер, только подумайте, свалился, как дрова колол, лежит и не дышит, ага… Младшенький сынок Берты преставился, прям у нее на груди, ужас-то какой, ага… Мария-пастушка дитя в подоле принесла, так мужа-то у нее и нет, вот батюшка-то ее, Гунтер-пастух, ребятеночка в землю и закопал, да поможет ему Господь, ага…»

«Да поможет мне Господь», — думала я, слушая всю эту болтовню. За час разговора я узнала о четырнадцати погибших, а ведь ни с одним из этих людей я не была знакома. Рассказали мне все это две каких-то женщины, которых я раньше даже и не видела. Они говорили тем тоном, в котором под налетом лживого сострадания скрывается восторг от чужих несчастий. Зима без умершего за колкой дров старика, скончавшегося на груди у матери ребенка и похороненного заживо младенца — не зима для таких бабенок. Самое смешное в этом то, что и эти дурочки когда-нибудь подохнут, и весть об их смерти подхватят десятки таких же бабищ. Они с удовольствием рассказали бы мне о пятнадцатом, шестнадцатом, может, даже семнадцатом умершем за эту зиму, но я просто вышвырнула их из дома. Мне не нравилось, что они пришли в мой дом, что-то вынюхивают, задают вопросы. Мне не нравилось, что я потратила вечер на каких-то совершенно неинтересных мертвецов. И мне очень, очень не понравилось то, что они рассказали мне о графине — мол, она настолько слаба, что уже не выходит из своих покоев и почти не поднимается с ложа. Это испортило и без того не лучший вечер.