Люськин ломаный английский - Ди Би Си Пьер

— Нет, ты…

— Тебе так и так на поезд надо, так?

— Нет, но ты послушай, а как же Анна и тот парень?

— Заяц, это та самая девка! Они нам больше не нужны — у меня есть девка! Все идет просто отлично, та парочка нас бы досуха выжала, Заяц. А теперь мы заберем ее с собой в аэропорт, в цивилизацию! Ты можешь ломиться домой, а я найду тут комнатку на пару дней. Никогда не знаешь — может быть, я ее с собой привезу!

— Ага, разлетелся, мать твою.

Сторож дунул в свисток. Поезд зашипел, дернулся и поехал. Блэр запрыгнул в вагон и помог подняться Зайке.

Анна вернулась на платформу, вертя головой, словно индюшка в поисках своих индюшат. Поезд набирал скорость, она подняла глаза и увидела, что клиенты проезжают мимо, махая рукой из двери. Она отпрянула с воплем. Вскинув руки вверх, Анна начала размахивать ими, как ненормальная, и добежала так до конца платформы, пока ее не поглотила темнота.

Зайка повернулся к брату с многозначительным видом.

— У меня вены просто с ума сходят.

Когда сторож скрылся из вида, Людмила оперлась спиной на мешки с письмами в углу вагона. Она никак не могла придумать предлог для того, чтобы пообщаться со священниками, хотя ей было интересно, откуда они знают ее имя. Она бросала на них косые взгляды, но вскоре задремала под мерное покачивание поезда.

Блэр смотрел на Людмилу, сидя рядом на полу в вагоне сторожа. Внезапно у него пропали все слова. Она была в своем мире. Он был в чужом. Все, чего он от нее ждал, было спрятано под слоями неизвестной культуры, языка и одежды. Провал между ними казался просто огромным. И все же он чувствовал, что это приключение на поезде могло сделать их ближе. Казалось, она знала, что он приехал за ней: она излучала спокойствие, возможное, рожденное облегчением. Ее спокойствие казалось почти что меланхолией.

У них была вся жизнь впереди.

Блэр толкнул локтем брата:

— Нужно в аэропорту как следует пожрать.

— Не дай бог у них свежего бекона не окажется. Я тогда в следующий раз в Блэкпул отдыхать поеду.

— Да я и сам за бутерброд убить готов, — пробормотал Блэр.

Он оглядел вагон, останавливая взгляд на разных предметах и тихонько покусывая губу. Через минуту он уткнул бессмысленный взгляд в потолок.

— Думаешь, мы приближаемся, Заяц?

— Нет, если на поезде так же далеко, как и по дороге.

— Да нет, я о нас.

— Что? Это с чего ты такое спросил?

— Просто вдруг захотелось бутерброд. А для меня это странно. Может, мы все-таки становимся ближе.

— Нам до сближения как до Пекина раком после хуйни, которую ты недавно нес. И вообще, не меня вдруг резко в сторону повело. Я такой же, как и всегда.

— Но перелет-то тебе понравился? А аэропорт?

— Вроде да.

— Нет, ты сказал, что на тебя это очень большое впечатление произвело. Новый мир, все такое.

— Блэр, да хорош уже резину тянуть. Давай поговори с цыпочкой, и хорош гнать всякую хрень.

Блэр уставился в лицо Зайки:

— Эка ты разбежался.

— Чего?

— Ты на солипсидрине — я твой бренди подсластил.

— Я знаю, прямо рвусь в бой.

— Слушай, не отрывайся от меня, Христа ради, — какой смысл? Зайка? Нам нужно держаться вместе, выступать единым фронтом. Нет, ты послушай, за последние пару дней мы правда стали ближе друг другу.

Зайка вздохнул:

— Это привело нас в замороженный товарный вагон, Блэр. Сначала это был оттяг, а сейчас просто отчаянная ложь. Коктейль из пустых, сентиментальных попыток. Ты говоришь, что он убирает преграды из излишних условий, а я говорю, что он убирает преграды из лишних мозгов.

— Тсс, Заяц. Не заводись, слышишь?

— Послушай: качества, которые убирает твой так называемый коктейль, нужны не просто так, Блэр. Это тихие голоса, которые удерживают нас от насилия и грабежа. Может быть, это помогает твоему дружку-янки разобраться с его проблемами, но мы цивилизованные люди, родом из древней цивилизации. Нет, ты просто, блядь, послушай.

Блэр нахмурился и несколько раз моргнул:

— Так, теперь ты рассуждаешь, как наша нянечка. То есть ты серьезно считаешь, что настолько опасная штука вот так просто содержится в аромате черешни?

Зайка устало посмотрел на брата.

— Может, ты все-таки займешься своей птичкой? Тот мужик ее заберет себе, если не поторопишься.

Блэр моргнул, глядя в темноту. Затем поднялся с пола и скользнул к стене, где сидела Людмила. Она проснулась, почуяв движение, и подняла глаза, когда он сел рядом и протянул ей руку:

— Блэр.

— Блер, — повторила она. — Америка?

— Я англичанин. И вообще, разве ты не знаешь, после того потрясного письма, которое мне послала. — Он наклонился к ее уху, вдохнул холодный воздух ее волос. — Кстати, мне очень понравилась фотография. Наверное, ты ее летом делала, потому что представить не могу, что в такую погоду можно в бикини ходить.

Она немного отодвинулась, удивившись, и минуту молча рассматривала его.

— Зачем ты в Кужниск? — спросила она по-английски.

— Чтобы тебя найти.

— Меня? Людмилу?

Блэр моргнул. Должно быть, это такая игра. Она решила идти по проторенной дороге, играя в невинные игры.

— Да, тебя, Людмилу. Я буду звать тебя Милли.

Она протянула руку к лацкану его пиджака и подергала:

— Ты пришел помощь? От Господа?

Он минутку подумал. Внезапно до него дошло, почему она так странно и уважительно на них с братом смотрела.

— Нет, господи, нет, конечно. Я не от Бога, это просто черный костюм.

Людмила смотрела, как он разглядывает ее. Он почувствовал, что контакт установился, и расцвел в улыбке. Она пожала плечами и опустила глаза.

Блэр положил ладонь на ее плечо.

— Послушай, я просто хочу узнать тебя поближе. У нас вся жизнь впереди. — Он помолчал, пока она не переварила услышанное. — Мы можем говорить медленно и просто постепенно друг друга узнавать. Я не буду торопиться. Ты понимаешь?

Она кивнула, не поднимая головы.

— Ты очень красивая.

— Пасиба.

— Не возражаешь, если я посижу с тобой? — наклонил голову Блэр, как будто разговаривая с кутенком.

Людмила бросила на него взгляд и поплотнее прижалась к мешкам, подтянув колени к груди. Потом положила голову на колени и закрыла глаза.

У Блэра сердце забилось чаще. Он перевел взгляд с пряди черных волос на ее левой щеке — мягкой, более полной под таким углом и розовой от холода — до идеальных губок естественного цвета. Она дышала, но лицо не двигалось. Инстинкты Блэра призывали обнять ее. Он сел к стене, дрожа внутри, член торчал, как паровоз. Он беспокоился, почему она не продолжила разговор с ним. Разве ей не интересно? Разве ей нечего спросить об Англии? О времени, которое они проведут вместе? Ее вопросы помогли бы лучше ее понять. Эта молодая женщина определенно закалена жизнью, этакая тихая героиня.