Муза для ректора, или Рабыня из Аура - Наталья ДеСави

В кабинет вошел Лоренс. Его явно подняли с кровати, волосы были растрепаны, он на ходу застегивал пуговицы на рубашке. Опасливо озираясь, он бегал взглядом с меня на отца, пытаясь понять, зачем его вызвали в такую рань.

– Отец, я пришел, как вы и велели.

– Подойди ко мне, мой мальчик, – лорд посадил сына рядом с собой и погладил по голове.

– И вы смеете утверждать, что это дитя может лгать?

В глазах Лоренса отразился страх, он теребил руки, не зная куда их пристроить.

– Скажи дарру Мастерсу, как эта глупая девица напала на тебя?

– Я, она, – залепетал Лоренс, – я ничего не делал. Она сама, из кустов.

– Вот видите, – лорд продолжал гладить сына по голове, – эта девчонка сама напала на него.

– Вы настолько уверены, что готовы отправить сына на Праведный суд?

Глаза Лоренса забегали, руки затряслись еще больше.

– П-праведный? П-папа, – молящим взглядом посмотрел он на отца.

– Я уверен в словах своего ребенка. Ты же не солгал мне, Лоренс?

Он убрал руку с головы сына и жестким взглядом посмотрел на него. Руки Лоренса обмякли, взгляд потух, еле двигая губами, он почти прошептал:

– Нет, отец. Я всегда говорю тебе только правду.

– Вот и славно. Значит ты успешно пройдешь испытание. Думаю, наш разговор на этом закончен. Ваша девица не сможет победить на праведном суде, потому что не может быть двух правых в одном споре. Сынок, проводи дарра до выхода.

Лорд пододвинул к себе бумаги и углубился в их чтение, давая понять, что аудиенция окончена. Лоренс на негнущихся ногах поплелся к выходу, открывая мне дверь. Мне стало даже жалко его. Ребенок, не видавший ремня ни разу в жизни и не понимающий, что за проступки приходит наказание, очень жестоко получит свой первый урок. И последний, потому что из арки правды может выйти только один.

Мы почти дошли до двери, как Лоренс, шедший с дрожащими коленями, осмелился спросить.

– Меня, действительно, ждет Праведный суд?

– А думал, что отец и здесь тебя отмажет?

Он замолчал и уставился в пол.

– Если ты знаешь, что не прав, имей смелось хотя бы признаться в этом. На тебя ведь никто не нападал?

Он молчал.

– Тебя совесть не мучает, что ты девушку отправил в тюрьму за то, что она не делала?

Он молчал.

– Не мучает, как погляжу. Так подумай хотя бы о себе. Ты же понимаешь, что не сможешь пройти испытание? И тебя просто не будет? Почему ты до сих пор стоишь здесь? Иди, признайся отцу. Конечно, влетит тебе по самое, – я жестом показал по куда именно, – но ты хотя бы будешь жить.

Лоренс отчаянно замотал головой. Такого поведения я откровенно не понимал.

– Ты настолько боишься отца? Не думаю, что он будет настолько суров, раз до сих пор прощал все твои выходки. В его власти замять это дело быстро и без суеты. И ты выйдешь сухим из воды.

Мальчишка продолжал мотать головой.

– Нет. Вы не понимаете. Я никогда. Никогда не врал отцу.

Я усмехнулся.

– Точнее будет сказать, что он знает, что ты никогда ему не врал.

– Не важно. Я никогда не посмею этого сделать.

– Это глупо! – я уже окончательно разозлился и начал орать на парня. – Ты умрешь, ты понимаешь?! Никакой гнев отца не может быть настолько страшен, как смерть!

– Вы не понимаете!

Мальчишка стал отступать от меня, мотая головой и повторяя одну и ту же фразу. У лестницы он развернулся и взбежал, не оглядываясь на меня. Еще некоторое время я смотрел на лестницу, ничего не понимая. Но в конце концов для меня это было уже не важно. Здесь я получил полный отказ, Квиллибек заявление не заберет, а мальчишка не будет сознаваться в своей лжи. Значит, мне оставалось одно – подготовить Крис к тем испытаниям, на которые она себя обрекла.

Кристина

И снова та же тюрьма. Даже камеру мне оставили мою, будто ждали, что я сюда вернусь. Всю дорогу до тюрьмы, трясясь в тюремной кибитке (хорошо, что хоть через седло не перекинули), я думала о том, что сделала. О правилах и законах этого мира я не знала ничего. Все, что я знала до тюрьмы, оказалось враньем и ложью. Частичку правды я узнала от старика. Кажется, он не врал, потому что при словах о Праведном суде все солдаты мгновенно съежились и обращались со мной более вежливо, чем в прошлый раз. Но, честно признаться, эта реакция меня смутила. Было в этом много страха. Даже Дарринг и Канаи, услышав мои слова, в миг поменялись в лице, а Ниа и вовсе стала белая, как полотно. Спрашивать моих конвоиров было бессмысленно, поэтому я с нетерпением ждала возвращения в тюрьму, чтобы расспросить старика.

Когда за моей спиной лязгнул засов, я дождалась, чтобы охранники ушли и бросилась к решетке.

– Эй, – осторожно крикнула я в темноту.

В тусклом свете было не понятно, есть ли кто-то в камере напротив. Но кричать громче было опасно. Я подождала и крикнула снова.

– Дедушка, вы здесь?

В камере что-то заворочалось, и к решетке подполз старик. Выглядел он заспанным и недовольным.

– Вернулась, что ли? – недовольно спросил он. – Шуму-то ты наделала знатно. Вся тюрьма на уши встала. Но это пустое, от их отряда никто еще не уходил.

– Дедушка, – взмолилась я и протянула к нему руки, – расскажите мне о Праведном суде.

– Тебе зачем? –резко спросил он. – Ты что ль, успела ляпнуть, что хочешь идти на Праведный суд?

Я молча кивнула.

– Вот дуреха, – воскликнул он, – кто тебя за язык тянул?

– Но вы же сами сказали, что здесь меня обязательно посадят или заставят пойти замуж, что равно рабству. А Праведный суд все расставит по своим местам.

Старик тяжело вздохнул.

– По местам-то расставит. Все расставит. Правду вывернет наружу, да так, что сокрыть ничего не сможешь. А нужна ли тебе эта правда? Истинная магия горы – это не судья, который взвешивает, что ты сделала хорошего, а что плохого. Если есть плохое – просто казнит.

– Но это же суд. Значит должен быть правый и неправый.

– В Праведном суде нет победителей. На ту сторону выходят те, кто чист душой. Поэтому часто не выходит никого.

Я прикусила губу с такой силой, что почувствовала соленый вкус крови. Вот дура-то, не то слово. Как можно было подписаться на такое, не спросив ничего об этом. Чиста душой? Да я стольким людям за свою жизнь мозг выела, что меня не то, что не пропустят, еще до вхождения в эту арку, испепелят.

– А что же теперь делать? – чуть не плача, спросила я.

Старик долго молчал, наконец ответил.