Убить королеву - Вирджиния Бекер

— Ты говорила мне, что хочешь свободы. Я отдам тебе свою.

Тени шепчутся, сеть начинает стягиваться. Она тоже это слышит и смотрит на дом. Краски покидают ее лицо, белеют даже губы.

— Почему?

— Я тоже виновен в том, что она сделала с тобой и твоим отцом. — Я думаю о пьесе Марло «Мальтийский еврей», о строке, написанной так давно, но все же звучащей в моей душе.

…птицы в вышине обличат убийство?

— Я не знал, во что это выльется, — шепчу я. Я говорю не только про этот вечер, но и про все прочее. Она, я, всё, что хоть что-нибудь для меня значит, — все ускользает, просачивается меж пальцев. — Я не знал, что все закончится так.

Трон силой утверждается.

Кит вцепляется в мое запястье, как тогда, в Винтри, и лицо у нее злобное.

— Не смей!

Куда ж мне путь держать?

Я хватаю ее за руку и волоку вниз по ступенькам. Она пытается вырваться, но не кричит. Последнюю монету я отдаю лодочнику и отпихиваю лодку от берега. Удар весел — и последний ее рывок, ее взгляд, злость, страх и еще тысяча неназванных вещей, которые исчезают, когда она уходит от меня так же, как когда-то появилась на сцене «Глобуса». Медленно и неотвратимо.

Я отворачиваюсь от реки, и тени оживляются. Поднимаюсь по скользким серым ступеням, выхожу на примороженную, хрустящую под ногами лужайку. Кажется, что я иду по битому стеклу. Меня ждут пятеро стражников, тех же, что были в Миддл-Темпле. Они вооружены не только обычным оружием, но и знанием о моем предательстве. Я знал, что так и будет.

Кто видеть мог подобное злодейство! Искусны замысел и выполнение.

Увидев стражников на берегу, я захотела закричать, но не осмелилась. Тоби и без того в беде, незачем вдобавок сообщать миру, что я девушка. Это все, что осталось в тайне, и все, что не дает им найти меня и утащить туда же, куда утащили его.

Я вся трясусь, как в ту ночь, когда отца убили у меня на глазах. И, как и тогда, я не представляю, что мне делать. Тоби хочет, чтобы я отправилась в трактир (без него) и уплыла в Кале (без него). Я спасусь, а он? Что случится с ним? С ним, таким храбрым, глупым и готовым жертвовать собой. Я не знаю, что заставило его поступить именно так, но потом все же понимаю. И понимаю, что случится с ним, если я не придумаю, как это остановить. А как мне это сделать? Один раз я уже не сумела помешать королеве. Не сумею и в другой.

Но я попробую.

— Высади меня на Фреш-Уорф, — говорю я лодочнику.

Этот причал ближе всех к Лондонскому мосту. Там, к востоку, я других не знаю. Но оттуда всего полмили до Тауэра, куда заточили Райола, куда сажают самых страшных предателей и куда, скорее всего, утащат Тоби.

— Мне сказано отвезти тебя в Вапинг. И заплачено до Вапинга. — Он хмурится. — Если хочешь получить деньги назад…

— Нет. Я передумал, вот и все. Деньги оставь себе.

Лодочник пожимает плечами, лениво насвистывает сквозь зубы и гребет — очень медленно — мимо тысяч других лодок, скользящих по воде. Ни в одной из них нет Тоби. Я прикидываю, что стражники сели в лодку вскоре после меня, так что они должны оказаться сзади. Если только они не поехали в карете, что вряд ли. Но на самом деле я не знаю, как это делается. Мне нужно было слушать внимательнее, когда Кейтсби рассказывал о поисках Райола, но я была слишком занята собой.

Пока лодочник гребет, я привожу себя в порядок. Опускаю руку в ледяную воду, приглаживаю непослушные кудряшки. Снимаю жаккардовый дублет, выворачиваю его наизнанку. Макаю рукав в реку и стираю им краску с глаз, губ и щек. Выворачиваю дублет обратно и надеваю. С остальным я сделать ничего не могу: на мне чулки, штаны с буфами, ленты и кружева. Ночью лавки не работают, во всяком случае такие, где продают одежду. Лодочник наблюдает за мной, но, даже если хочет что-то сказать, держит это при себе.

Я не знаю, что буду делать, даже в том случае, если Тоби приведут сюда. Мгновение я раздумываю, не попытаться ли отбить его с помощью ронделя, вспомнив все уроки по вырыванию клыков у змеи. Потом прикидываю, удастся ли уговорить стражников. Я умею быть убедительной: в конце концов, я упросила Кейтсби доверить мне убийство королевы (хотя об этом, возможно, лучше молчать). Я знаю только, что не могу выполнить наказ Тоби: не могу уплыть прочь, пока он расплачивается за преступление, которое хотела совершить я.

По мере приближения к Лондонскому мосту шлепанье весел заглушается другими, менее упорядоченными звуками. Сверху доносятся музыка, крики, смех, стук подков и скрип колес. Но внизу довольно тихо. Фреш-Уорф — рыбацкая гавань, днем здесь полно лодок, людей, рыбы и сетей, а ночью почти пусто. Остается только запах.

Мы пристаем к причалу. Тоби уже заплатил более чем достаточно, так что я выбираюсь из лодки и поднимаюсь наверх по скользким от мха и сырости ступеням и иду в сторону Тауэра. Я думаю, что Тоби еще не здесь, но полагаю, что могу пока осмотреться, понять, с чем имею дело, может быть, очаровать стражника-другого, чтобы они смилостивились и пропустили меня внутрь.

Идти совсем недалеко, меньше полумили. С каждым шагом шум моста затихает, а звук моих шагов становится все громче. Холодает — а может, мне просто так кажется, потому что я приближаюсь к месту, о котором раньше только читала в пьесах. В «Ричарде Третьем» Шекспира, в истории принцев, навеки исчезнувших где-то здесь: злая зима, горький, черный конец.

Тауэр чудовищен. Темно, светит только месяц, но мне не хочется на него смотреть. Каменные стены протянулись на мили вокруг множества зданий, в центре высится идеально квадратное сооружение с круглыми башнями по углам, над которыми развеваются флаги. Это крепость, замок кошмаров, царство пыток и страха. Я крещусь и шепотом молюсь за Райола и за Йори, за забытых всеми усопших.

Я вся дрожу. Меня мутит, и стошнило бы на грязный булыжник, будь у меня что-нибудь в желудке. Я запоздало думаю, что стоило задержаться на мосту и раздобыть там книгу, или буханку хлеба, или что-нибудь еще. Ведь так делается? Узникам приносят подарки, чтобы скрасить оставшиеся им дни? У меня ничего нет, так что я иду вперед. Я давно поняла: самое страшное лучше делать быстро, а потому подхожу к ближайшей башне, сразу за длинной темной улицей под названием Петти-роу, и вижу одинокого стражника, стоящего у ворот.

Единственное светлое пятно — вокруг раскисшего от сырости факела. Но его хватает, чтобы разглядеть, что меч у стражника длиной в мою руку, а одежды красны, как моя кровь. Полночь уже миновала. Он устал, скучает и выглядит так, будто не станет меня бить, по крайней мере сильно. На худой конец, у меня под дублетом остался нож.

— Я хочу повидать узника, — храбро говорю я.

Стражник оглядывает меня с головы до ног — с растрепанных волос до чулок с лентами.