Каменный Кулак и мешок смерти - Янис Кууне

– Никого я звать не буду! – прорычал Варглоб. – И свое место я знаю. И твое тебе покажу так, что будешь потом месяц блевать и с ног от немочи валиться. Ты меня понял, думец?

– Так ты, что ли, и есть Каменный Кулак, которого господин всех свеев и гётов, Великий конунг Рагнар Лодброк из рода Инглингов, повелел призвать к своему столу со всеми почестями надлежащими Синеусу Трувору? – с удивлением и почтением спросил хольд, едва встретившись в Волькшей глазами.

Годинович не ответил, а лишь тяжело вздохнул, точно плечи его огружала неподъемная ноша, которую ему уже было невмоготу носить.

Десятник, а за ним и дружинники склонили перед Варгом головы. Их глаза пылали недоумением и страхом. За годы, проведенные в походах, плечи Волькши раздались вширь от гребцовой работы, которую он не чинясь и даже с охотой делал на Громе, от морских ветров и ратных невзгод его лицо огрубело, а прожитые лета проросли на щеках негустой бороденкою, но все равно он не стал похож на человека, способного убить облаченного в броню супостата одним ударом кулака. Если бы не глаза, говорившие именно об этом, ратари решили бы, что неказистый гребец над ними надсмехается, выдавая себя за того, кому сам Хрольф-мореход обязан своей Славой.

– Что за надобность во мне у вашего господина? – прервал молчание Варг.

– Он просит тебя прибыть по очень важному делу, о котором нам ничего не ведомо, – ответил думец и тут же по своей лизоблюдской привычке попытался выслужиться. – Но я могу сказать, что Гастинг, Бьёрн и другие славные мореходы уже прибыли в Сигтуну.

За спиной у Годиновича появилась Эрна. Он понял это по тому, как заискрились у ратарей глаза и заходили ходуном брови.

– Я никуда не поеду, – отрезал Волкан и развернулся, чтобы удалиться.

– Но конунг велел… господин Сигтуны ждет… – закудахтал думец.

– Может быть, Рагнар хочет предложить шёрёвернам службу при дворе? – эти негромкие слова жены застали его уже на середине лестницы. – Может быть, тогда тебе не надо будет…

«… по полгода мотаться по морям», – закончил ее мысль Волькша.

– Лада моя, – шепнул Волькша, нежно обнял жену, поцеловал в белую шею и вновь распахнул двери.

Люди конунга топтались неподалеку, явно не понимая, как же им теперь быть, буде какой-то шёрёверн посмел отказать самому Лодброку.

– Я споро соберусь, и поедем, – крикнул им Варг.

От внезапности произошедшей перемены дружинники растерялись окончательно. Конечно, у тех, кого славили песни Саги, норов бывал горче полыни, а Стейн Кнутнев упоминался уже в сотне сказаний, но вот чтобы так, без видимой причины, за несколько мгновений сменить гнев на милость, – такого дружинники не видывали даже при дворе Инглинга, славившегося своим вздорным нравом.

Санная дорога до Сигтуны заняла всего один день. Когда венед с провожатыми вступил на двор Рагнара, там все бурлило, как в котле с похлебкой. Слуги сбивались с ног. Надворная знать сновала, как в дни великих праздников. В первые мгновения Волькше даже подумалось, что его зазвали на свадьбу дочери конунга. Однако, когда он увидел Хрольфа, разодетого в диковинные франкские одежды, и Олькшу, увешенного золотыми цепями с головы до пояса, он понял, что переполох в доме Рагнара, точно речной сор вокруг водоворота, крутится вокруг знатных шёрёвернов. Не только фольки или конунговы слуги, все думцы кланялись Гастингу и Бьёрну в пояс и ждали, пока те пройдут мимо, и только потом бежали дальше по своим делам.

– Ну что, племяшка?! – обнял Волкана Ольгерд и обдал его запахом крепкого вина и пережаренной свинины. – Думал ли ты когда-нибудь, что тебя как дорогого гостя будут зазывать на двор самого свейского конунга? А? Каково?!

– Никакой я тебе не племяшка, – буркнул Волькша, вспоминая их отроческие размолвки относительно их сродства. – А что до конунга, то я бы предпочел сидеть подле своего батюшки и братьев, чем рядом со свейским владыкой…

– Больно тебя дома-то почитали! – перебил его Олькша и громко рыгнул.

– А в родном доме и почета не надо. Были бы мир да любовь…

Но венедам не дали доспорить. Слуги в великом множестве обступили мореходов и, кланяясь на каждом шагу, повели в обеденную палату конунга.

Годинович не раз видел Лодброка, когда тот приезжал на Бирку отдавать своих сыновей под начало к Гастингу и Бьёрну. С тех пор конунг мало изменился, разве что стал больше пить красного франкского вина, от чего его лицо приобрело цвет клюквенного взвара. Он и гостей своих встретил с изрядной чашей заморской сурьи в руках.

При появлении шёрёвернов конунг встал и нетвердой походкой направился к ним. Те склонили головы и чин по чину ждали первых слов Рагнара.

– Хрольф, сын Снорри из рода Гастингов! Мой названый сын Ольгерд Бьёрн! Стейн Кнутнев, сын Готтина! И вы все, славные мореходы! Я рад, что вы соблаговолили прибыть на мой зов, – зычным распевным голосом приветствовал он вошедших. – Я хочу, чтобы вы отныне и навсегда разделили со мной стол, как в Валхале Небесного Отца делят стол великие воители наших предков.

Рагнар широко взмахнул рукой, и вино выплеснулось на пол. Услыхав слова конунга, Волькша возрадовался душой и мысленно послал привет и нежный поцелуй своей прозорливой жене. Однако, когда гости расселись вокруг стола, вкусили, выпили, подняли несколько чаш за здоровье и Удачу светлого конунга и друг друга, после чего Рагнар стал излагать суть своего посула, сердце Годиновича вновь подернулось хмарью. За красивыми словами свейского владыки скрывалась все та же варяжская алчность. Серебра и золота жаждал Лодброк из рода Инглингов, а в мену за сверкающий металл предлагал шёрёвернам почести и чины.

– Обширна земля моя, – воспевал свое могущество Рагнар. – Четыре свейских лана, два гётских, еще четыре лана в землях суми. Десять ярлов сидят ныне по обе стороны от меня за пиршественным столом. Но во много раз просторнее море, приносящее блага свеям и гётам. Нет во владениях Аегира других управителей, кроме мореходов Бирки. Вы, гордые ратники моря, собираете с его берегов такую дань, которая и не снилась моим земельным ярлам. Так почему же, помыслил я, не имеете вы столько же почестей, как и они? Не будь управители моих ланов все как один честными и верными слугами, я бы не задумываясь сместил старых ярлов и поставил вас на их место, дабы воздать вам за доблесть. Хотел бы ты, Хрольф, сесть в Упсале?

Лицо Гастинга побагровело от обуявшей его гордыни. Вспомнил он, как молодым шеппарем пришел проситься в Ларсову ватагу, как не соизволил уппландский ярл даже поговорить с ним, а передал через слуг повеление ставить Гром Эрланда позади своих драккаров.

– Но готов ли ты поднять меч на старика? – лукаво спросил его конунг.

Хрольф кровожадно улыбнулся. Если уж он всегда желал всяческих бед даже своим братьям, оставившим его без надела, то что ему какой-то сварливый старик?

– Я не верю, что ты, непобедимый Гастинг, гроза всех морей, готов творить смуту в скудных землях своих предков, – попытался конунг свести все на шутку.