Эрхегорд. 2. Старая дорога - Евгений Рудашевский

Я впервые за последние четыре дня выспался – не было ни видений, ни боли в правой кисти. Утром даже разрешил себе заглянуть под перчатку цаниобы. Расстегнул ее, вытянул руку. С сожалением увидел, что кисть изменилась. Понюхав, убедился, что ни омертвения, ни нагноения нет. И все же изменения пугали. Я не мог их объяснить. Верхние фаланги пальцев потемнели, стали почти коричневыми. Отросшие ногти на них теперь выделялись яркими белыми пятнами. Все косточки стали более выпуклыми и тоже потемнели, с той лишь разницей, что в них теперь угадывались оттенки черного. И черная полоса отделяла вросший браслет от всей кисти. А предплечье на четверть пяди от браслета покрылось плотной коркой – внешне это была все так же кожа, но утратившая гибкость и лишенная волос.

Громбакх увидел, как я нюхаю пальцы, и усмехнулся:

– Что, веселая ночь? Иди, что ли, руки помой.

Я не ответил. Мне было не до шуток. С рукой явно что-то происходило. Впрочем, боль окончательно пропала. С ней ушло и онемение. Я владел кистью, как и прежде, мог держать меч. Пока что этого было достаточно.

Завтрак выдался скупым. По несколько глотков воды и по тонкой пластинке солонины. Черпать воду из городских источников Тенуин запретил. С ним никто не спорил.

– Что-то новенькое, – проговорил Феонил.

– Чего там? – Эрза настороженно посмотрела на своего следопыта.

– Там. На доме, куда нас приглашали.

По лестнице кто-то спускался. Никакой дханты. Простой путевой плащ с капюшоном. Под ним – что-то синее. На голове – не то шапочка, не то затыльник от кожаного шлема. И явно не женщина.

Заскрежетало оружие. Мы уже не вставали в круговую оборону, но готовились встретить незнакомца. А он и в самом деле шел к нам.

Неспешно спустился с дома. Прогулялся по одной дорожке, свернул на другую. Затем – на тропку, по которой и приблизился к нам.

– Стой.

– Счастливой жизни и легкой смерти! – приветствовал нас незнакомец.

Старик. Глубокие морщины. Коричневые пятна на висках. Седая щетина. И чем более радушным, чем более теплым было его приветствие, тем больше оно настораживало.

В Лаэрнорском лесу мы встречали пустые одежды убитых фаитов, проросших паразитницей наемников, улыбчивых, но безголосых женщин в белых дхантах. И вот впервые кто-то с нами заговорил. И даже выглядел как обыкновенный человек, будто мы столкнулись не в квартале выродившегося города, а где-нибудь возле Озера Песен в Эйнардлине.

– Я вас заждался. Десять дней прошло. – Незнакомец, помедлив, сделал несколько шагов вперед, протянул в приветствии руки – не так, как это делали большинство вальнорцев, складывая ладони, а выставив их тыльной стороной, будто приготовившись играть на невидимой клавишной барналле.

Я с интересом посмотрел на его кистевые сигвы. Три полых кружка, соединенных единой окружностью, на левой руке. И летящий ворон – на правой.

– Ну что ж, мы нашли тебе собеседника. – Миалинта с улыбкой посмотрела на Громбакха. Сказала это легко, без страха. Ярко-синие радужки. Никогда прежде не видел у нее глаза такого цвета.

– Чего? – нахмурился охотник. – Скажешь, это торговец хмелем? Или поставщик медовухи? Я бы не отказался.

– Лучше. Это нерлит.

– Нерлит… – с удивлением выдохнула Эрза. – Что ты здесь забыл?

Старик опустил руки. Под путевым плащом у него был синий стеганый костюм необычного покроя. Ни пуговиц, ни других застежек. Косые бортики карманов и множество утолщений, из-за которых рубаха напоминала дверь, обитую мягкой чалной. Я догадывался, что в каждом из утолщений – ниобы или что-то другое, призванное оберегать старика от лесных паразитов. Тугой ворот, над которым сгрудились щетинистые складки шеи. Широкий вздернутый нос с большими, заросшими волосом ноздрями. Лицевых сигв не было, но лицо разделял пунктир черной полосы – она начиналась у короткой седой челки, рассекала лоб, нос, губы, с двух сторон огибала подбородок и уходила к шее, где окончательно терялась в щетине. Тяжелые обвислые щеки, раздутые пальцы рук, заметная округлость живота. Ни по возрасту, ни по сложению старик не представлял опасности, и все же никто не опустил оружия.

– Что ты здесь забыл? – повторила Эрза, тщательно разбивая слова, будто опасалась, что незнакомец ее не поймет.

– Здесь не забывают. Здесь обретают, – с неизменной улыбкой ответил старик. – Меня зовут Пилнгар. И я вам рад.

– Не нравится мне этот сморчок. Слишком добрая улыбка, так и хочется съездить по ней кулаком, – проворчал Громбакх.

– Вижу, вы тут неплохо устроились. – Теперь в голосе старика звучала насмешка. – Но, поверьте, в доме лучше.

– Кто вы? – спокойно спросил Тенуин.

– Ваша подруга права, мое зерно лежит в саду ангора нерлитов. Я суэфрит.

– Его зерно… – хмыкнул Гром.

– Суэфрит? – уточнил я.

– Несущий эхо, – пояснила Миа.

Старик кивнул:

– Все так. Я из тех, кто несет эхо последних слов Акмеона.

– Чем дальше, тем веселее, – не успокаивался Гром. – Швыряется зернами, носит эхо. Что дальше? По утрам седлает петухов и скачет по горам?

Пилнгар не обращал внимания на слова охотника.

– Где ваша лошадь? – Тенуин продолжил допрос.

– Я пришел пешком.

– Зачем?

– Чтобы задать вопрос.

– Кому?

– Тому, кто сможет на него ответить.

– Вы здесь по своей воле?

– Воля всех людей лежит на струнах Акмеона. Я не исключение.

– Может, стукнуть его? – пробурчал Гром.

– Всех, кроме зреющего ввысь… – Миалинта, опустив конру, неожиданно шагнула вперед.

– И эта туда же…

– Потому что он и есть струна, – закончил старик.

Долго и внимательно смотрел на Миалинту. И конечно, видел, как ярко-синий цвет радужек сменился жемчужным.

– Значит, все так… То, что обещано, грядет. Оно свершилось в прошлом, чтобы свершиться в будущем и настоящем…

– Потому что все – лишь единое ничто…

– Возросшее из зерна Акмеона…

– …и обращенное в пустоту его одиночества.

– Лишенный движения не знает того, что названо временем…

– И пребудет в ничто, пока мы вершим задуманное.

– И каждому пусть воздастся, – кивнул Пилнгар.

Все, даже Нордис, с удивлением слушали, как Миалинта и старик продолжают и заканчивают фразы друг друга. Я понимал, что это лишь ритуальные символы, призванные показать общее знание. Так Миалинта искала доверия, надеялась на помощь. Все просто и логично. Но что-то в этом обмене слов меня насторожило. Что-то настолько неуловимое, что стоило на нем сосредоточиться, как оно ускользало. Какое-то предчувствие. С Миалинтой я и прежде испытывал эту странную неловкость. В Багульдине, когда убивал ее фаита. И в тумане, когда мы продирались к Подземелью Искарута. И во время того разговора у Аллеи памяти… Столь тонкие, прозрачные фрагменты, что не получалось даже выложить их перед собой, не удавалось и представить, какая из них сложится картина.