Белые искры снега - Анна Джейн

Как же тесен мир. И как он порой странен.

Урок я вела с опаской, но довольно-таки уверенно – все-таки подготовилась я к нему хорошо, не зря писала чуть ли не поминутный план и искала хорошие задания, отлично помня с лекций по методике преподавания русского языка, что следует заинтересовать учеников – это прекрасная мотивация к обучению. Правда, помню по себе и по своим одноклассникам, с которыми училась до девятого класса, – если нет желания заниматься, то никакая мотивация не поможет, будь задания такими же интересными, как «танчики».

Я старалась, честно старалась – во всем, что я делаю, я пытаюсь выложиться по полной, такой уж у меня характер. Алсу говорит, что я люблю брать ответственность, а Темные Силы добавляет, что если бы я была парнем, мне бы было тяжело – считала бы себя ответственным за каждую, как Олег выразился, совращенную девушку.

Сначала теория, потом практика. Упражнения на интерактивной доске, около которой ученики работали со специальным маркером в руке, ставя нужные знаки препинания в правильных, ну, или неправильных местах, работа с распечатками и учебником и в самом конце – небольшой диктант на листочках с целью понять, усвоили ли детки материал, который вообще-то новым и не был, они и без этого урока знали правила использования тире в предложениях. И в полных, и в неполных. И в простых, и в сложных.

Да и вообще, как я поняла, ученики, которым в конце года предстояла сдача ЕГЭ, почти в обязательном порядке посещали репетиторов, тем более, что русский зык был обязательным экзаменом. Другое дело, старались ли детки или нет. Похоже, таким, как свежепобитый Миша, на все было наплевать. Он весь урок слушал музыку и ковырялся в своем дорогом телефоне. А такие, как девочка, сидевшая перед учительским столом на первой парте – та самая, с умными глазами, которая первая сказала, что Ярослава нет, – такие знания впитывали в себя, как губка.

В общем, вроде бы урок шел вполне себе нормально. Даже мальчик-вша, ой, то есть, конечно, Степочка Вшивков, то и дело пытающийся привлечь к себе внимание и чуть ли не заигрывающий со мной, как и еще несколько парней, в том числе те самые баскетболисты, меня особо не беспокоили.

Единственным раздражающим и отвлекающим фактором был господин Зарецкий, притихший на своем месте, как сгусток темной, но готовой в любой момент взорваться, энергии. Он, скрестив руки на груди, сидел, откинувшись на спинку стула, и профессионально прикидывался перфоратором – прожигал меня своим взглядом. Только что не гудел при этом. Изредка он глядел на Ивана, сидящего рядом и почти не реагирующего ни на что в классе – мальчик, похоже, был сильно занят своими таинственными мыслями, и тогда из перфоратора Енот превращался в обычного, о чем-то переживающего человека с виноватым взглядом.

Кажется, весь урок он меня усиленно презирал. А я украдкой наблюдала за ним, опасаясь, что Енот Адольфыч попытается как-либо сорвать урок в отместку за произошедшее в торговом центре. Ярослав, однако, никаких активных действий не предпринимал, почти заставив меня поверить в его здравомыслие. Однако, когда до конца урока оставалось каких-то жалких пять-семь минут, во время проверочного диктанта, заботливо составленного мною ранее, деградантушка все-таки вычудил. Левой рукой выводя каракули в тетради, правой он со скучающим видом взял планшет, лежащий на парте, и, умудряясь заниматься двумя делами одновременно, накатал сообщение. Мой телефон, лежащий на краю учительского стола, беззвучно замигал, сообщая о приходе эсэмэски, но я, как полагается приличной учительнице, не обратила на него никакого внимания. Тогда мне замигал Ярослав. Он нагло, как голодный высокомерный кот, приказывающий хозяину достать из холодильника сосиску, уставился на меня своими зелеными глазами, после перевел взор на мой мобильник и повелительно кивнул головой. Я от удивления приподняла бровь, мол, что тебе надо, милый, а принц, пока его одноклассники, склонив голову и записывая продиктованное предложение, выдранное из бессмертного произведения Толстого «Война и мир» и безжалостно укороченное составителями упражнений по русскому, ибо предложения Льва Николаевича всегда славились своей длиной, приподнял свой планшет, помахал им в воздухе и ткнул в мою сторону. Хорошо, что этого никто не видел. Иначе бы народ точно заинтересовался, а мне этого совершенно не нужно было.

«Убери», – беззвучно прошептали мои губы. На лице Ярослава появилась ничем не прикрытая злость. Он даже руку в кулак сжал. А я, чуть откашлявшись и убедившись, что ученики дописали предыдущее предложение – об этом говорили их поднятые головы – продиктовала новое.

– Люблю небо, траву, лошадей, всего больше – море, – прочитала я, глянув на распечатку с планом урока. Сначала – полностью, чтобы ученики помнили, где оно заканчивается, а после – по частям.

Однако я не рассчитала силу ассоциативного мышления молодого поколения. Трава произвела фурор. Почти весь класс, за исключением пары человек, в том числе наивной Светланы Викторовны, заржал. А человек десять, не стесняясь, тут же громко заявили, что они тоже любят все вышеперечисленное, особенно – траву. Да уж, не зря школа № 8 славится своей любовью к демократии и к свободе как к общечеловеческим ценностям – это я устав школы на втором этаже, рядом с учительской прочитала. Посмеялась. Зря смеялась, наверное.

– А можно я напишу по-другому? – спросил Вшивков, которого предложение про любовь к траве развеселило больше всех. – Люблю небо, лошадей, море, а больше всего – траву.

– Можно, – милостиво разрешила я и не удержалась: – Можешь даже написать только про траву.

– Правда? – оживился под хихиканье друзей парень. Он убрал набок длинную светлую челку и посмотрел на меня озорными синими глазами. А повзрослеет – хорошеньким будет. Хотя, наверное, и сейчас от девчонок отбоя нет. Вот уж повезло этому классу – целых два дурачка с синдромом принца. Только у одного фамилия не очень, а у второго – княжеская. Один – как Иванушка-дурачок, глупый да, видимо, добрый, а второй – как внебрачный сын Кощея от Василисы Прекрасной – расчетливый и злобный.

Я вновь мельком глянула на малолетнего врага, притаившегося за своей партой и со змеиной улыбочкой наблюдающего за мной, поигрывая ручкой. Ничего опасного Ярославна не делала, поэтому я продолжила прерванный на пару секунд диалог.

– Правда, – подтвердила я, сухо улыбнувшись Степану. – Но только в этом предложении обязательно должно быть тире – мы же проходим как раз его. У нас, как-никак, тема такая.

– О-о-о, – протянул он. – Это как? Я люблю траву? Не-а, не будет тире. Сказуемого же не должно быть. Я – траву? Я – трава? – с недоумением спросил он и звонко захохотал. Ярослав, не глядя на одноклассника со знакомым мне отвращением, покачал головой. Кажется, считал своего ближайшего соперника по красоте тем еще идиотом, хотя не думаю, что далеко от него ушел.

– Можешь написать и так, – легко согласилась я. – Если ты считаешь себя травой. Так, продолжаем, у нас времени мало осталось.

И мы продолжили. Последнее предложение тоже изрядно повеселило детишек.

– Правилу следуй упорно: чтобы словам было тесно, мыслям – просторно, – проговорила я, цитируя Некрасова, игнорируя насупленный взгляд Зарецкого, который прислал мне еще одно сообщение. Честно говоря, мне стало вдруг жутко любопытно – что этот умник от меня хочет, но из принципа брать на своем уроке телефон я не желала.