Голубиный туннель - Джон Ле Карре

А еще он читает.

Иные актеры, когда им предлагают роль, сначала считают реплики, чтобы понять, насколько роль важная. Алека с ними и сравнить нельзя. Он, как ни один режиссер, продюсер или сценарист из известных мне, знает толк в композиции и диалоге и безошибочно чует нечто особенное — макгаффин, каплю волшебства, которая выделяет художественное произведение из общей серой массы.

На творческом пути Алека блестящих и неожиданных ролей не счесть. Он выбирает их так же вдохновенно и талантливо, как после исполняет. А еще я слышал — может быть, и это Алек тщательно скрывает? — что, выбирая роль, он внимательно прислушивается к мнению своей жены Мерулы. Меня бы это ничуть не удивило. Мерула женщина мудрая, дальновидная, скромная и тонкая актриса.

Так что же объединяет нас — тех, кому повезло познакомиться с Алеком и пройти с ним милю-другую его долгого жизненного пути? Наверное, все мы так и не можем понять, как же с ним обращаться. Хочется показать, как ты его любишь, но хочется и предоставить свободу, в которой он, очевидно, нуждается. Его талант, можно сказать, обнажен, поэтому немедленно возникает естественное желание защитить его от ударов повседневности. Но потом оказывается, что Алек прекрасно справляется и сам, спасибо большое.

Посему мы стали такими же, как и остальная часть его обширной аудитории — и хотели бы что-то дать ему, но бессильны, не можем выразить свою благодарность и примирились с ролью тех, кто способен лишь наслаждаться его гением, существование которого он категорически отказывается признавать.

* * *

Летний день 1979 года, обеденный час, верхний этаж здания Би-би-си. Актеры, съемочная группа, продюсеры и режиссер фильма «Шпион, выйди вон!», а также автор романа в лучших своих костюмах потягивают теплое белое вино (по бокалу на каждого), прежде чем проследовать в банкетный зал, где их ожидает праздничное угощение — холодная курица.

Однако возникла небольшая задержка. Уже и гонг прозвучал, и боссы Би-би-си показались. Писатель, продюсер и режиссер давно на месте в полном составе. И боссы в кои-то веки пунктуальны. Актеры тоже прибыли рано, а Алек, как всегда, еще раньше. Но где же, ах где же Бернард Хептон, наш ведущий актер второго плана, наш Тоби Эстерхейзи?

Вино в бокалах нагревается, и взгляды всех присутствующих все чаще устремляются к двустворчатой двери. Бернард заболел? Забыл? Захандрил? Поговаривают, на съемочной площадке у Алека с Бернардом были трения.

И вот дверь распахивается. Усердно демонстрируя беспечность, появляется Бернард — не в унылом сером или темно-синем, как все остальные, а в кричащем костюме-тройке в зеленую клетку, который оттеняют рыжие лакированные туфли.

Улыбаясь, Хептон проходит в комнату, и тут Бернарда ласково приветствует звенящий голос Джорджа Смайли:

— О, Бернард! Да ты как лягушка.

Однажды, полагаю, всем станет ясно, что лучшие фильмы по моим произведениям — это те, которые так и не сняли.

В 1965-м, когда «Шпион, пришедший с холода» появился на экранах, мой британский издатель уговорил меня поехать на Франкфуртскую книжную ярмарку — а я ужасно этого боялся, — чтобы сделать рекламу роману, от которого я многого не ждал, и вообще умилостивить и заинтересовать прессу. Устав от звука собственного голоса и от того, что иностранные журналисты передают меня из рук в руки, как мешок, набитый товаром, я удалялся в свой номер во «Франкфуртер Хоф» — похандрить.

И именно этим занимался как-то после обеда, когда зазвонил гостиничный телефон и хрипловатый женский голос сообщил по-английски с немецким акцентом, что меня желает видеть Фриц Ланг — он внизу, в холле, — не могу ли я спуститься?

Никакого впечатления это приглашение на меня не произвело. Лангов в Германии пруд пруди, и Фрицев тоже. Не тот ли это репортер — собиратель литературных сплетен, мерзкий тип, от которого я еле отделался сегодня? Вероятно, он решил заманить меня с помощью этой женщины. Я спросил, какого рода деятельностью занимается мистер Ланг.

— Фриц Ланг — кинорежиссер, — с упреком поправила она меня. — У него есть к вам предложение.

Сообщение, что в холле ожидает Гёте, наверное, произвело бы на меня такой же эффект. Когда я изучал немецкий в Берне в конце пятидесятых, мы, студенты, ночи напролет обсуждали гениального Фрица Ланга, великого кинорежиссера времен Веймарской республики.

О его жизни мы тоже кое-что знали: еврей, рожденный в Австрии и воспитанный в католической вере, австрийский солдат, трижды раненный в Первую мировую, который впоследствии стал актером и почти сразу же сценаристом, а потом и кинорежиссером экспрессионистского направления и снимал для UFA — легендарной берлинской кинокомпании — в ее золотую эпоху, двадцатые годы. Студентами мы всерьез обсуждали «Метрополис» — классику экспрессионизма, смотрели от начала до конца пятичасовых «Нибелунгов» и четырехчасового «Доктора Мабузе, игрока». Потому, наверное, что мне импонируют герои-бандиты, особенно я любил «М», где Петер Лорре играет детоубийцу, за которым охотится преступное сообщество.

Но после 1933-го? Ланг? Тридцать лет спустя? Я читал, что он снимал и потом, в Голливуде, но ни одного фильма не видел. Для меня Ланг был веймарцем, и все тут. По правде говоря, я и не знал, что он до сих пор жив. И все еще думал, не розыгрыш ли этот телефонный звонок.

— Так вы говорите, Доктор Мабузе ожидает в холле? — спрашиваю я манящий женский голос, надеясь, что слова мои звучат высокомерно и насмешливо.

— Мистер Фриц Ланг, кинорежиссер, и он в самом деле желает с вами говорить, — не сдается женщина.

Если это и правда Ланг, у него на глазу будет повязка, думаю я, надевая чистую рубашку и подбирая галстук.

* * *

У него была повязка на глазу. А еще очки, которые меня озадачили: зачем две линзы, если глаз один? Ланг оказался мужчиной крупным, устрашающего вида, с мускулистым, рельефным лицом. Выдвинутая вперед бойцовская челюсть, не очень-то добрая улыбка. Поля серой шляпы с высокой тульей прикрывают здоровый глаз от верхнего света. Ланг сидит в кресле, прямой как палка, и похож на старого пирата. Голова чуть запрокинута, словно он прислушивается к чему-то и это что-то ему не очень нравится. Могучими руками сжимает ручку трости, заклиненной между коленями. Это был тот самый человек, который, по легенде, во время съемок «М» спустил Петера Лорре с лестницы в припадке творческого исступления.

Женщина с хрипловатым голосом, говорившая со мной по телефону, сидела рядом, а кто она — любовница Ланга, новая молодая жена или коммерческий директор, я так и не узнал. Она была скорее моей ровесницей и, по-видимому, не сомневалась, что мы с Лангом поладим. Она заказала английский чай, спросила, нравится ли мне книжная ярмарка. Очень нравится, солгал я. Ланг продолжал мрачновато улыбаться в пространство. Когда мы прекратили болтать о пустяках, Ланг дал нам немного помолчать, а затем: