Моя Шамбала - Валерий Георгиевич Анишкин

В небольшом директорском кабинете кроме Кости сидели наш военрук Иван Данилович или Долдон, как всегда, в военном кителе без погон, но с орденами и орденскими планками, и худощавый, невысокий, под стать Косте, майорпехотинец (в этом мы разбирались). У майора на груди тоже поблескивал орден Красного Знамени, а три ряда орденских планок радужно расцвечивали китель.

Долдон о чем-то разговаривал о майором и, когда мы с Пахомом вошли, строго посмотрел на нас. Долдона ребята не боялись, а на строевой подготовке отдыхали от уроков так же, как на физкультуре или на английском.

Военрук методично вдалбливал нам уставные истины, повторяя их от урока к уроку.

— Защита Родины что?

А мы ленивым хором отвечали:

— Священный долг каждого гражданина.

— Каким должен быть солдат Советской Армии?

— Солдат должен быть честным, стойким и крепким.

— Что должен солдат?

— Беречь Родину как зеницу ока.

— Ну, пошел долдонить, — процедил как-то сквозь зубы Пахом. Прозвище понравилось и затмило прежнее «Даниламастер».

С уставом Иван Данилович прожил жизнь, потому что был профессиональным военным. Устав был мил его сердцу, а уставные положения звучали для него музыкой. Они были его Моцартом и Бетховеным, и, довольный, чуть не со слезой на глазах, он кивал умиленно:

— Так, так. Хорошо!

Быстро оценив ситуацию, мы вызубрили устав и освободились от всех проблем строевой подготовки. Однажды Долдона изза нас чуть не посадили. Класс стрелял из мелкокалиберных винтовок по мишени. Заднюю часть школы огораживал невысокий кирпичный забор. За забором лежали школьные огороды, на которых мы трудились, а дальше, выходя окнами во двор, стояла та самая пятиэтажка, на которой было водружено знамя Победы. Когда нам надоело стрелять по мишеням, мы при попустительстве Долдона поставили отрезок ржавой водосточной трубы на попа и стали палить по ней.

Урок еще не кончился, когда во двор влетела молодая разъяренная женщина. Пуля от мелкокалиберного патрона угодила в бутылочку изпод молока, которым женщина собиралась кормить ребенка. Никто не пострадал, потому что бутылочка стояла на столе.

Пуля, потеряв свою скорость, так и осталась лежать среди осколков. Хлопки выстрелов доносились со стороны школы, и женщина, сообразив в чем дело, оставила малыша с бабкой и бросилась к школе. Она готова была разорвать военрука на части, визг стоял такой, что перепонки в ушах готовы были полопаться. На шум выскочил Костя и, узнав в чем дело, увел женщину к себе в кабинет.

Дело замяли, Долдон получил строгий выговор и остался в школе. Конечно, если бы дело дошло до суда, последствия могли бы быть самыми ужасными.

Мы чувствовали себя виноватыми, жалели своего контуженного Долдона, в сущности хорошего, не злого человека. Жестокими чаще были мы сами.

— Вот, товарищ майор, ваши молодцы, — кивком показал на нас с Пахомом Костя. Лицо его дышало добродушием, которое к нему не шло.

— Это скорее ваши молодцы, — улыбнулся майор.

— Это вы нашли патрон с запиской и документы? — спросил майор, и лицо его сразу сделалось серьезным.

— Пахом открыл было рот и снова закрыл. Он еще не понял, хорошо это или плохо, и чем это грозит лично ему, Пахому.

— Мы, — ответил я, — тоже еще не решаясь сказать, что не мы одни.

— Это достойный поступок советского школьника.

— С нами были еще ребята, — добавил я, решив, что теперь можно.

— Мы знаем. Мы уже говорили с Константином Петровичем. Но сейчас в школе старшие только вы двое. Мы найдем способ поблагодарить тех, кто уже не учится в школе.

— А сейчас, — майор встал и подошел к нам. — От имени родственников погибших и горвоенкомата объявляю вам благодарность. А также благодарю школу в лице директора и всех учителей, которые учат и воспитывают надежную нашу смену.

Улыбка осветила его лицо. Он пожал мне и Пахому по очереди руки. Пахом стоял, раздуваясь от гордости. А кому неприятно, когда его хвалят? Только Долдон ерзал на стуле и явно чувствовал неловкость, наверно, от того, что не научил нас, как полагается отвечать на благодарность, объявленную командованием. А что мы должны были сказать, кроме «спасибо»? «Служу Советскому Союзу», что ли?

— Но у меня есть еще к вам одна просьба, — майор достал носовой платок, снял фуражку, промокнул лоб и стал протирать внутреннюю окантовку фуражки.

— Вы можете показать место, где нашли патрон и документы?

— Можем, — ответили мы хором. Майор улыбнулся.

— Дело в том, что приехала мать одного из погибших. Мы ее уже отвезли на воинское кладбище, где захоронены останки, в том числе и тех солдат, документы которых вы нашли. Их имена уже пополнили перечень погибших. Но она хочет побывать на месте гибели ее сына.

— Поедете с товарищем майором Сорокиным, — сказал Костя. — Я освобождаю вас сегодня от двух уроков. У вас, кажется, после математики география?

Мы кивнули, а сердца наши переполнялись радостью.

— И учтите. Поступок вы совершили достойный, но о вашем походе в лес мы еще поговорим. Мало вашего брата без рук и без ног осталось? Небось за порохом ходили?

Мы молчали. Пахом нашел что-то интересное на потолке, а я разглядывал шнурки на ботинках.

— Мин в лесах нет, — заступился за нас майор.

— А снаряды? Гранаты?

— Этого добра еще хватает, — мрачно согласился военный.

— Так они ж и подрываются на этом. Снаряды раскручивают, патроны в костер бросают.

— Ладно, на первый раз инцидент, будем считать, исчерпанным, тем более, что ходили вы в лес на каникулах, и школа за вас не отвечает.

За воротами стоял открытый «Джип». За рулем дремал немолодой уже усатый дядькасержант с красножелтыми нашивками за ранения и двумя орденами боевого «Красного знамени» и «Славы III степени». При виде майора сержант передернул плечами, как собака после купания, стряхивая сон, и бодро спросил:

— Теперь куда, товарищ майор?

— Давай к пятому заводу. Сразу за заводом частные дома. Я покажу.

Майор усадил нас с Пахомом на заднее сидение, сам сел рядом с шофером.

Остановились возле низкого небольшого бревенчатого домика, на который указал майор Сорокин. Майор зашел в калитку и вскоре вышел с двумя женщинами: постарше и помоложе. Обе в черных платках. У старшей в руках был букет белых хризантем. Мы потеснилась, и женщины сели рядом с нами на заднее сидение.

— Знакомьтесь. Варвара Степановна, вот эти ребята нашли записку и документы вашего сына.

— Да что вы по имени отчеству меня кличите, ей богу. Варя я. А это Поля. Я у нее остановилась. У знакомых в Саратове оказались здесь родственники. И повернулась к нам, прижимая руки к груди.