Воин. Знак пути - Дмитрий Янковский

Солнце глубоко прогрело землю, замутнив знойный воздух поднятой сотнями ног пылью. Возмущенные горожане обложили посадный терем как псы вепря – и взять не взять, и злость не позволяет оставить. В окна бестолково полетели топоры и колья, вышибая дорогие слюдяные оконца, со всех сторон неслись призывы тащить огонь. С города медленно стягивались сочувствующие, а то и просто поглазеть – не каждый ведь день терем посадника напуском брать собираются. Дружинники уже серьезно прикидывали как выкрутиться – сохранить верность посаднику или же доброе имя дороже, да и жариться в подпаленном тереме за чужую шкуру не больно хотелось. Кое-кто из них выбегал навстречу горожанам, заблаговременно откидывая оружие подальше, их беззлобно мутузили и отпускали, скорей для порядку – не зря же бегали.

Но и Рубарь свою власть запросто отдавать не желал. Двое сдавшихся не успели и на три шага отбежать от порога, грохнулись на колени, пронзенные лязгнувшими в кольчугах самострельными стрелами.

– Еще кто-то подумает сдаться, – проревел из окна предводитель, – Пришибу на месте, псы шелудивые!

Ратибор с друзьями протиснулся в первые ряды, локтями распихивая обложивших терем гончаров да пекарей, внимательно оглядел темные проемы выбитых окон на залитой солнцем стене. Особо буйные головы притащили огонь, другие спешно вязали факела из промасленных тряпок.

– Стойте! – со всех сил заорал Сершхан, пытаясь пробиться к запальщикам. – Никто из вас и половину пути до терема с огнем не проскочит! Глупые головы! У каждого окна самострельщики, неужто не ясно?

Мужики, почюхивая лохматые головы, призадумались – трезвое соображение затуманенных хмелем мозгов пересилило бушевавшую ярость.

– И что ж нам делать по вашему? – хрипловато спросил самый старший.

На его голове уже поблескивали седые пряди, но короткая борода черней смоли, да и очи такие же – два готовых к прыжку хищных зверя. Серые портки и алая рубаха с широким расшитым поясом выдавали не бедного ремесленника, а высокие рыжие сапоги подсказывали метить и выше.

– Я староста полуденной окраины, – продолжил он. – уж полсотни весен меня Черняком кличут. Вам спасибо за помощь, а то б мы не скоро до дому добрались. Но ныне не мешайте людям долгожданную месть править, не поймут, осерчают. Знаете сколько мы от посадника натерпелись? Мне как старосте еще поболе доставалось, чем этим.

Сершхан уважительно оглядел собеседника, лицо отразило глубокое понимание.

– Все это ясно… – тихонько кивнул он. – Но людей ведь на верную гибель шлешь! Не пройдут они через самостельные стрелы. Погодите до спада жары, мы с друзьями чуток помыслим. Ведь то что задумали вы, и к вечеру не поздно будет свершить. Так ведь?

– Похоже что так. – Черняк оглядел Сершхана как-то иначе, с куда большим интересом чем прежде. – Мы погодим, подержим осаду до спада жары.

Ратибор послушал краешком уха и тихонько стал рядышком.

– Гой еси, староста! – уважительно поздоровался он. – Я вот подумал… Может ты знаешь где наша сброя с одежкой? Как-то соромно в исподнем по граду расхаживать, тут вон и бабы собрались, и девки пригожие…

Толпа грозно гудела вокруг, приходилось здорово повышать голос, но вот чужих ушей можно было не опасаться – каждый был занят мыслю о мщении, по сторонам не больно смотрели, все больше приценивались как терем взять.

– Да откель же мне знать, где вы все это оставили? – чуть безразлично пожал плечами староста.

– Мы тебе подскажем! – протиснулся к своим Волк, утягивая за руку призадумавшегося Микулку. – А ты намекни где добро может ныне пристроиться. Мы, понимаешь, в корчме кушали… Там нас и повязали. Вооон в той, что за теремом. Ага…

– Ха! – усмехнулся Черняк. – Коль так, то нет ничего проще. Корчмарь с той корчмы за копейку удавится, и уж коль позволил у себя в заведении чужаков полонить, то одежду и сброю, знамо дело, забрал себе. Подите, расспросите. Окромя того за добрым обедом вам мыслить будет полегче, а там и жара спадет.

– Умный ты, староста, – усмехнулся стрелок. – Быть тебе посадником с эдакими мозгами! Живот-то и впрямь сыти требует! Айда, други, развлечемся малехо…

– Так ведь только ели у коваля! – изумился Микулка.

– Нда?…

Ратибор, уже весь в новом деле, мало обращал внимания на такие житейские мелочи. Окликнув зазевавшегося Твердояра он растолкал толпу и окруженный друзьями широким шагом направился к корчме.

– Ты, Твердояр, ступай домой, – остановившись чуть поодаль вымолвил он. – Тока без обид на пьяную голову, мы тебе кроме добра ничего не желаем. В кузне работы невпроворот, жена ждет, беспокоится. Бунты – это вообще хреновое дело, а уж рядом с нами и подавно. Бедовые у нас головы, вечно куда-нить впутаемся. Нам-то что, мы одни одинешеньки, а у тебя семейство. Али не так?

– Как-то соромно дома отсиживаться… – понурил голову коваль.

– Это ты зря… – потрепал его за плечо стрелок. – Каждому в жизни свое место, а у тебя руки – чистое золото. Какого же лешего жизнью своей рисковать, коль этими руками ты в сотню раз больше пользы можешь принесть и себе, и городу? Не глупи, если бы Русь на одних воях держалась, то давно б уже рухнула. Вся русская сила от земли, от труда… А битвы, это только чтоб все сохранить от врагов несметных. Ты и так подсобил, снес ворота будто те из соломы сварганены. Я уж испугался за город, думал ты средь него просеку прошибешь, а там и дальше, до самого края земли. Еще бы и по другой стороне земного блина назад воротился. Так что стыдиться тебе как раз нечего, говорю как есть, правда други? Ступай, и прощай, коль что не так. Будем в ваших краях, непременно заглянем!

Твердояр молча обнял всех по очереди и уныло двинулся к воротам, бессильно волочившийся молот оставлял в пыли глубоченную борозду, словно хотел навсегда сохранить дорожку к жарким сердцам четырех славных витязей. Ратибор окликнул замерших соратников и медленно двинулся вдоль улицы.

– В корчме главное излишне не дергаться, – по ходу объяснял он, стараясь деловым тоном задавить бушевавшую грусть расставания. – Наверняка корчмарь рад нам не будет, в городе бунт бушует, ожидать можно всякого, так что самострел у него под рукой, а оружие это серьезное. Короче, сделаем так…

Он собрал друзей в кучу и разъяснил им свою задумку, выразительно махая руками, когда не хватало слов.

Кривая пыльная улочка чуть прикрылась тенью соседних изб, лавина солнечного света падала почти отвесно, загоняя сырую прохладу под самые основания стен. Редкие люди спешили на гул толпы у посадного терема, а кто потрусливее, схоронились дома подальше от лиха.

К дверям корчмы подошли втроем – грязные, оборванные, в одном исподнем. Если бы не сытые лица да руки, привыкшие держать тяжелый булат, их можно было принять за калик перехожих. Ратибор отер ладони одна об другую и решительно толкнул недавно вставленную дверь, она скрипнула и отворилась, впустив витязей в прохладный сумрак, наполненный запахом сыти и пенного ола. Хозяин копошился на кухне в густых клубах пара, две девки-челядиницы нехотя смахивали тряпицами сор с просаленных до черноты столов, а посетителей не было – обеденное время минуло, и кто же будет сидеть над кружкой, когда в городе такое устроилось?